Книга Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина 1914-1919 - Николай Реден

Наш бронепоезд не знал передышки. Мы редко оставляли прифронтовую полосу более чем на один день. Во время наступления, когда позволяло состояние железнодорожных путей, мы двигались вместе с пехотой. Во время отступления вели арьергардные бои, прикрывая передвижения своих войск, разрушая за собой железнодорожные мосты. Мы взаимодействовали буквально с каждой дивизией Северо-западной армии. Где бы ни происходили бои, нам приказывали являться в штабы дивизий для получения заданий. Минимум раз в неделю нам приходилось делать стоянку на своей базе, чтобы пополнить запас боеприпасов. Широкий диапазон действий позволял нам иметь достаточно достоверную картину ситуации.

В качестве корректировщика артиллерийского огня я посещал расположение разных боевых частей и общался с огромным количеством людей. Как и в любой другой, в Белой армии не было двух абсолютно одинаковых людей, но офицеров этой армии можно было условно разделить на четыре категории. Если в полку встречались хотя бы два офицера, принадлежавшие к одной из категорий, им стремился подражать весь личный состав.

Одна категория белых офицеров несла большую ответственность, чем другие, за потерю престижа антибольшевистским движением в массах населения России. Часть офицерства состояла из военных, ожесточившихся в ходе мировой войны, революции и красного террора. Ими двигало стремление к немедленной мести. К сожалению, в результате пятилетнего хаоса и кровопролития эта категория людей численно увеличилась. Они несли основную ответственность за потерю престижа Белой армии. Им были чужды какие-либо угрызения совести. Они не просили и не давали пощады, грабили и терроризировали гражданское население, расстреливали дезертиров и пленных из Красной армии. Перед своими солдатами такие офицеры становились в позу Робин Гудов, не считающихся с законом, разыгрывая из себя справедливых, но беспощадных атаманов. Их отношение к начальству менялось в зависимости от обстоятельств — от безукоризненной корректности до полного неподчинения. Когда я посещал подразделения таких командиров, у меня складывалось впечатление, что вернулся в Средневековье и попал в банду грабителей.

Отношения между регулярными войсками и этими противозаконными бандами обычно переходили в состояние открытой враждебности. Во время одного из отступлений произошел такой, вполне типичный инцидент.

По обеим сторонам железнодорожного полотна действовала пехота нерегулярных формирований. Наш бронепоезд сдерживал наступление противника, чтобы позволить своим войскам отойти. Каждые два или три часа мы совершали десятимильные перегоны за боевые порядки наших войск, чтобы убедиться в том, что какая-нибудь диверсионная группа не повредила пути в нашем тылу. Во время одного из таких перегонов, когда наш бронепоезд подъезжал к пустынной, заброшенной станции, мы заметили недалеко от депо толпу примерно из пятидесяти солдат. Бронепоезд притормаживал, и из наблюдательной будки на паровозе наш командир окликнул их.

От группы отделился человек и пошел по направлению к нам. На нем была фуражка набекрень, погоны капитана, на поясе висели сабля и револьвер в кобуре, в руках — нагайка. Нам были знакомы такие субъекты. Командир, другой офицер и я спрыгнули из вагонов, чтобы его встретить. Незнакомец лихо козырнул, командир отдал честь в ответ и спросил:

— Капитан, что здесь происходит?

— Ничего такого: мы вешаем телеграфиста.

Незнакомца слегка позабавили недоуменные выражения наших лиц.

— Вешаете телеграфиста? Зачем же?

— Мы застали его за демонтажом аппаратуры.

— Он это делал по моему приказу, — голос командира зазвучал раздраженно, — я здесь за старшего и буду признателен, если вы немедленно передадите телеграфиста мне!

Брови незнакомца взметнулись вверх, и он произнес ледяным, наглым тоном:

— Сожалею, но я уже отдал приказ повесить его.

— Здесь я приказываю! — выкрикнул командир.

Последовала напряженная пауза, в течение которой никто не двигался с места, затем командир резко повернулся к нам и громко сказал:

— Держите этого сукина сына на мушке! Если пошевельнется, стреляйте!

Лейтенант и я вынули револьверы и наставили на незнакомца. Командир прокричал офицерам на бронепоезде:

— Видите тех людей? Подготовьте к стрельбе пулеметы и в случае чего открывайте огонь!

Убедившись, что его распоряжения выполнены, командир снова обернулся к незнакомцу:

— Эй, ты! Прикажи своим людям немедленно привести телеграфиста сюда!

Через несколько минут дрожавшего телеграфиста поместили в один из наших вагонов целым и невредимым. Бронепоезд тронулся, оставляя позади пустынную станцию с недовольной бандой.

В этот раз мы прибыли вовремя и спасли невинную душу, но в руках нерегулярных формирований оставались целые участки фронта, где их ничто не могло сдержать. Там, где господствовали нерегулярные формирования, царили беспредельная жестокость и зверство, командование белых ничего не могло с ними поделать. На фронте было слишком мало сил, чтобы выделить для осуществления полицейских функций надежные, дисциплинированные подразделения. Кроме того, несмотря на свои бесчинства, незаконные формирования все-таки представляли собой в целом весьма боеспособные части. Эти соображения заставляли командование белых относиться в общем безучастно к жалобам на мародерство.

Если офицеры, превратившиеся в грабителей и убийц, представляли одну крайность, то другую составляли люди, совершенно деморализованные событиями предшествующих лет. Некоторые из них прибыли на фронт из тыла, но не потому, что повиновались чувству долга или стремились отстоять в борьбе свои убеждения, а из-за того, что не были востребованы в других местах. Большинство из них были принудительно мобилизованы в Красную армию, в рядах которой они воевали спустя рукава. Попав в плен к белым, они воспринимали перемену в своем положении как естественный ход событий. Часто превращение из красного в белого длилось всего несколько часов.

В начале июля наш бронепоезд оказывал поддержку пехоте, отражавшей атаки красных. Эффективность нашей поддержки серьезно ограничило появление батареи противника, укомплектованной шестидюймовыми орудиями. Белая армия остро нуждалась в тяжелой артиллерии, и было трудно удержаться от соблазна захватить батарею. Ночью после короткого совещания генерал, командовавший дивизией, отдал соответствующий приказ. На следующее утро была предпринята внезапная атака на трехмильном фронте. Красную пехоту захватили врасплох, и атакующие подразделения вскоре овладели шестидюймовыми орудиями. Среди первых, кому удалось это сделать, было десантное подразделение с нашего бронепоезда.

Батареей командовали четыре офицера. При них имелись документы, подтверждающие, что офицеров мобилизовали в Красную армию. Они не пытались бежать или защищать орудия батареи, но не проявили также энтузиазма в связи с перспективой службы в Белой армии. За полтора часа, в течение которых мы проверяли их документы, появились признаки того, что красные готовят контратаку. Шестидюймовые орудия были повернуты в их сторону. Командовали ими те же офицеры, огонь батареи в значительной степени способствовал отражению атаки красных.