Книга Елизавета Тюдор - Ольга Дмитриева

К весне 1579 года Елизавета на время утвердилась в мысли, что хочет немедленно выйти замуж и иметь детей. Но как поразительно изменилось за это время отношение подданных к ее браку! Взгляды тех, кто прежде умолял ее выйти замуж за кого угодно — католика ли, протестанта ли, тех, кто был готов подчиниться любому ее выбору, терпя от нее выговоры и выволочки за стремление видеть в ней обыкновенную женщину, разительно переменились. Быстрое «политическое самообразование» нации за последнее десятилетие не позволяло им смириться с государем-католиком, да еще французом из клана убийц, устроивших резню в ночь святого Варфоломея. Привыкшие к риторике своей королевы, которая так часто уверяла их, что благо подданных — главная ее цель, они хотели, чтобы теперь она поступила в соответствии с их интересами, а не ее личными планами. Ее капризное дитя, ее любимый народ, потребовало жертвы именно в тот момент, когда поддержка нужна была ей самой. К ней взывали все — советники, аристократы, духовенство, простонародье, с трогательным единодушием ополчившиеся против француза. Не страшась неминуемой опалы, Филипп Сидни писал королеве, что такой консорт, как Алансон, «сильно уменьшит любовь, которую истинные верующие так долго к ней питали». Молодой поэт сумел найти сильные и убедительные слова, взывая к государыне. Говорили, что Елизавета плакала, читая послание благородного юноши. Она не наказала его за дерзкие советы, но дала понять, что на время не желает видеть его при дворе, и, к счастью для себя и английской литературы, он удалился в деревню писать сонеты. С другими доброжелателями королева обошлась более сурово.

Некий Джон Стэббс, убежденный протестант, написал трактат против французского брака Елизаветы, называл Алансона воплощением ветхозаветного Дьявола, который в образе змеи искушает непорочную Еву Англии, Антихристом, посягнувшим на корону и задумавшим погубить «коронованную нимфу». В тех же выражениях запричитали с кафедр и протестантские проповедники. Но нежная «нимфа» вдруг обернулась разъяренной львицей. Она металась, не в силах принять решение, и в раздражении раздавала удары направо и налево. Стэббс, его издатель и печатник были схвачены и приговорены к отсечению правой руки. Королева помиловала лишь печатника. Двое других верных подданных лишились рук при большом стечении народа, что не прибавило симпатий к французам. Один из страдальцев прокричал: «Боже, храни королеву!», второй — подняв над собой окровавленный обрубок, сказал просто: «Здесь я оставил руку истинного англичанина».

Никогда еще королева не пребывала в столь мрачном расположении духа. Она не могла не слышать «гласа народа» и не решалась перешагнуть через собственные сомнения. Не зная, на ком сорвать гнев, она награждала оплеухами своих фрейлин.

Наконец Елизавета решила оставить окончательный приговор на усмотрение Тайного совета. Государственные мужи заседали при закрытых дверях без секретарей тринадцать часов подряд. По окончании долгих дебатов пятеро из них во главе с Берли высказались за брак, семеро, включая Лейстера и Хэттона, — против. Подобный перевес голосов не выглядел убедительным в таком важном деле. Тогда мудрые советники пришли к соломонову решению — послать к королеве депутацию, чтобы спросить ее, к чему она сама склоняется, ибо без этого они не могли вынести свой вердикт. Измученная Елизавета менее всего ожидала подобного поворота. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь снял бремя с ее души, приняв ответственность на себя… Она настолько расстроилась, что внезапно залилась слезами, и графы Лейстер, Сассекс и Линкольн были вынуждены выслушивать бессвязные слова о том, что она хочет во имя Божьего дела, «ее народа и государства вынести брак и короновать свое дитя», сопровождавшиеся всхлипываниями. Советники, смущенные этой сценой и видом государыни, которую им никогда не доводилось заставать в таком состоянии, тут же согласились на брак, «если ей этого так хочется». Но Елизавета уже взяла себя в руки и не согласилась на такую постановку вопроса: ей нужно было объективное мнение о целесообразности такого шага для страны, совет и, не в последнюю очередь, избавление от единоличной ответственности за решение.

Переговоры и выработка условий брачной сделки тем временем продолжались. Королева, оправившись от нервного срыва, снова взяла нити игры в свои руки и еще два года то отдаляла Лягушонка, то обнадеживала его в зависимости от политической ситуации на континенте. Алансона, чья любовь была «бессмертна», как и его долги, такая ситуация вполне устраивала: еще не добившись руки своей дамы, он щедро получал от нее деньги для своей аферы в Нидерландах.

Когда в 1582 году французская делегация прибыла, чтобы выработать окончательные условия договора, ее приняли со всем возможным почетом, развлекая необыкновенно пышными зрелищами, однако действо, которое венчало праздники и рыцарские турниры, показалось французам исполненным угрожающего для их миссии смысла. Оно представляло собой аллегорический замок Совершенной Красоты, который осаждало Желание; палили пушки, фонтаны извергали духи, осаждающие забрасывали крепость букетами цветов, но все усилия Желания оказались бесплодными. С небес к ним обратился Ангел: «Рыцари, если бы вы понимали, что делаете, осаждая само Солнце, вы увидели бы, что разрушаете общее благо ради личной выгоды… Хотите ли вы покорить Солнце?.. Мы хотим наслаждаться его светом — вы желаете его затмения». Доблесть и Девственность на этот раз победили. Французы уходили с представления в задумчивости.

Но к чему же тогда были все эти балы, пиры и турниры, тянувшиеся целых два месяца, сооружение специальных банкетных залов, бессчетные дары послам, тонны поглощенной еды? Елизавета, не скупясь, платила эту цену за дружеские отношения с Францией, демонстрируя которые, она сдерживала Испанию с ее опасными планами. Движение, переговорный процесс были для нее всем, достижения конечной же цели — брака — следовало тщательно избегать. В качестве утешительного приза терпеливому Алансону на этот раз послали 30 тысяч фунтов стерлингов для его армии в Нидерландах. Любой другой претендент уже давно оставил бы эту игру, но не герцог: его вполне устраивал статус нареченного английской королевы, который придавал ему политический вес, не говоря уже об английских деньгах.

Их последняя встреча была разыграна Елизаветой столь убедительно, что трудно было усомниться в ее намерении наконец-то выйти замуж. Во время второго визита Алансона в Англию она принимала его с такими знаками расположения, что Кристофер Хэттон бледнел и лил слезы, а у Лейстера сжимались кулаки. Королева лично следила за тем, как обставлялись покои для герцога и как ему стелили постель. Чтобы у ее подданных сложилось выгодное впечатление о ее Лягушонке, она повела его на протестантское богослужение в собор Святого Павла. После того как Алансон выстоял службу, она прилюдно поцеловала его под сводами собора. 17 ноября, в день ее восшествия на престол, Елизавета с галереи дворца Уайтхолл объявила французским послам и двору, что возьмет герцога Алансона в мужья, и позволила французам известить об этом их короля. После этого она поцеловала радостного жениха в губы, и они обменялись кольцами. Это было так похоже на настоящий финал ее вечной игры, что Лейстер в бешенстве позволил себе осведомиться, все ли еще она девственница.

Но и фавориты, и окрыленный претендент ошибались: это был еще не конец. На следующее утро она вдруг заявила Алансону, что провела бессонную ночь и, если такие муки еще когда-нибудь повторятся, она может умереть. Всю ночь напролет фрейлины плакали и умоляли ее не подвергать свое здоровье опасности родов и остаться незамужней, а она терзалась сомнениями. Она не может принести благо страны в жертву своему личному счастью. Они должны дождаться более благоприятного момента. Философски настроенный жених, уже неплохо изучивший свою партнершу, не возражал. Главное, что в глазах Европы он — по-прежнему ее нареченный, а его честь не оскорблена отказом. Лягушонок прогостил в Англии еще два месяца, ожидая перемены в настроении Елизаветы, но не дождался и отбыл. Она проводила его до самого Кентербери, проливая вымученные слезы и заверяя, что будет ждать его возвращения. 10 тысяч фунтов стерлингов должны были помочь герцогу пережить разлуку. Он направился в Нидерланды, куда за ним последовало секретное письмо его «безутешной невесты» к Вильгельму Оранскому с просьбой удерживать там герцога как можно дольше, чтобы тот больше не возвращался в Англию.