Книга Коко Шанель - Анри Гидель

* * *

В это время профессиональный успех Габриель упрочивается как никогда прежде. С 1920 года самые престижные журналы парижской высокой моды «Минерва» и «Фемина» становятся поистине антологиями творчества Шанель. Перелистаем наугад: «Леди Икс… появилась в отеле „Ритц“ в муслиновом платье из шелка-сырца с подписью „Шанель“… Шанель предлагает покупателям платье из длинных полос черного шелка…

Для вечера она предложила платье из красной синели… Шанель конструирует из мехов, сочетая обезьяну с белой каракульчой. Вот еще вечерний туалет, предложенный Шанель: узкое прямое платье из белого атласа, поверх которого надета вышитая и украшенная жемчугом прямая блуза…»

Законодательница мод упрямо насаждает короткие волосы к радости куаферов, которые без устали и жалости кромсают женские кудри по всей Франции. Самые пышные шевелюры, самые мягкие локоны летят на пол под щелканье ножниц. Мужья протестуют. Любовники ропщут: они понапрасну теряют время! На все – одно-единственное объяснение: мода! Кстати сказать, на той же рю Камбон, в доме под номером 5 (совсем недалеко от номера 31, как удобно!) заводит парикмахерскую куафер Антуан, ставший на службу новому стилю и быстро сделавшийся знаменитым.[43] «Стрижемся в час по десять раз», – живописно съязвил один хроникер по поводу новой практики.

Новые тенденции в женских прическах привели к появлению небывалых фасонов шляп. Коль скоро в результате стрижки a la garcon женская головка становилась совсем крохотной, стало легко сформировать высокий и узкий головной убор – колокольчик. А так как подобная шляпа надвигалась на голову до самых бровей, передний край ниспадал на глаза. Эти новинки быстро обрели большой успех, но их оценка не была единодушной. Никто из карикатуристов не поддел новую моду так язвительно, как Сэм, причем не только карандашом, но и пером:

«А что касается шляп, то это просто бесформенные кастрюльки из мягкого фетра, в которые женщины погружают свои головы, натягивая обеими руками вниз до упора… Все исчезает, все поглощается этим эластичным футляром для головы: волосы, лоб, уши, щеки – до самого носа. В конце концов они приспособят для их надевания обувной рожок – если, конечно, кто-нибудь подаст им такую идею».

Но его записки, конечно, не помешали новому поветрию. Мода на шляпы-клеш и шляпы-колпаки оказалась неотразимой, и, несмотря на слабое сопротивление в арьергарде, докатилась и до самых отдаленных провинций…

В одежде опять-таки доминируют тенденции Шанель, в частности, в том, что касается талии. Пояс мало-помалу спускается ниже и ниже, благополучно останавливая свой спуск далее того места, где полагалось бы быть бедрам, исчезнувшим как по волшебству. У новых платьев – вертикальный силуэт, общая форма карандаша, а женские выпуклости исчезают – тут на помощь приходят повязки Вельпо, подавляющие непокорные груди. Нетрудно заметить, как этот стиль – случайно ли? – соответствует физическим данным его изобретательницы. Известно, что она отказывалась продавать наряды, которые не могла или не хотела бы носить сама. Да, так, первая клиентка дома Шанель – это она сама! О ней ходила такая байка: некий кутюрье, преданный адепт ее стиля и в то же время страстный любитель розыгрышей, подменил во время демонстрации новинок двух-трех девушек-манекенщиц мальчишками, а никто даже не заметил этого!

* * *

Несмотря на успехи Габриель, Поль Пуаре и не думал признавать себя побежденным. Решив бороться до конца с той, которая, по его словам, превращает женщин в «маленьких недокормленных телеграфисток», он множит пышные творения, используя тяжелые ткани, окрашенные в яркие цвета, с рисунками и вышивками восточного типа – «туретчина», как тогда выражались…

Однажды вечером на премьере в «Гранд-опера», перегнувшись за барьер своей обитой пурпурным бархатом ложи, Габриель принялась созерцать туалеты зрительниц. Ей пришлось признать, что тут соперник обставил ее. Слишком много в партере платьев, носящих печать этого пестрящего бреда. Одетые таким образом дамы получили в ее устах прозвище «ряженые»… Наконец она воскликнула с раздражением: «Так дольше продолжаться не может! Я их всех переодену в черное!»

Назавтра же она окунулась с головой в реализацию своего нового проекта. В результате явится на свет знаменитое маленькое черное платье на каждый день – узкое прямое изделие из крепдешина с тщательно подогнанными рукавами, которое получит название «Форд от Шанель» и обретет такой же успех, как и автомобиль, сходящий с конвейера в Детройте. Так воплотилась ее самая заветная мечта – сделать моду достоянием улиц.

Трезвый вкус, отличавший творения Шанель, ускорил наступление упадка творений Пуаре, которые сами по себе были превосходны, но более не соответствовали условиям жизни современной женщины. Имя Пуаре еще блеснет весной 1925 года на выставке «Арт-Деко». Это он создал проект большого светящегося фонтана у входа. Ему также принадлежали три барки – «Любовь», «Наслаждение» и «Оргии» («Amour», «Delices» и «Orgues»), пришвартованные к набережной Сены напротив места, где проходила выставка. Эти барки, украшенные огромными полотнами Дюфи, по вечерам блистали яркими огнями, и не кто иной, как Пуаре собственной персоной, одетый в пышный плащ и увенчанный адмиральской фуражкой, принимал обедающих в каюте одной из своих посудин.

Увы, двенадцать лет спустя, в 1937 году, этот человек, который устраивал самые пышные в Париже вечеринки, подкладывая настоящие жемчужины в устрицы, подаваемые его гостям, оказался совершенно разорен. Ни публика более не принимала моды, которые он пытался предлагать ей на суд, ни сам он более не понимал эпохи, в которую жил. Друзья, которые были с ним в годы процветания, теперь отвернулись от него. Преследовавшая его нищета была такой, что ему самому пришлось скроить и сшить себе пальто из старого банного халата. Он покинул этот мир в 1944 году; одним из последних способов, которыми он зарабатывал себе на хлеб, было чтение басен Лафонтена в маленьком кабаре в Каннах; какая же из них была его любимой? – «Стрекоза и Муравей»…

* * *

Декабрь 1922 года. В начале месяца на колоннах «Морриса» появилась желтая афиша, извещавшая о спектакле «Антигона», который будут давать на сцене театра «Ателье» – бывшего Театра Монмартра. Этот зал находился в конце небольшой затененной платанами площади со скамейками по краям, как раз на полпути от венчающей Монмартр базилики Сакре-Кёр к барам площади Пигаль с их горячими обитательницами. Не кто иной, как Шарль Дюллен, спутник танцовщицы Кариатиды, взял этот театр в свои руки и сделался его директором. Правда, на сей раз вниманию зрителей предлагалось не собственно творение Софокла, а его вольная переработка, сделанная все тем же Кокто. Музыку к нему Кокто заказал композитору из «Группы шести» Онеггеру, декорации – Пикассо, ну а за костюмами он обратился к Шанель. Почему? Вот как он объяснит это со страниц прессы: «Потому что она – самая великая кутюрье нашей эпохи, а я не представляю себе Эдиповых девушек плохо одетыми». Точнее говоря, сама Габриель, предложив свою последнюю коллекцию, вызвала восхищение несколькими костюмами в античном духе, а для своего салона в Фобур-Сент-Оноре приобрела великолепный мрамор эллинской эпохи. Предложение Кокто было принято ею с радостью. Сам Дюллен выступал в роли царя Креона, сурового блюстителя законов своей страны, бунтарку Антигону, отстаивавшую ценности совести, играла греческая актриса Женика Атанасиу. Ее спутник – не кто иной, как Антонен Арто – играл Тиресия…