Книга По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России - Михал Гедройц

Меня поразило, что мои новые товарищи были одеты с иголочки: они уделяли огромное внимание собственной внешности. К этому располагали послабления в форме одежды, соответствовавшие офицерским стандартам, которые стали возможными благодаря нашему заботливому сержанту-квартирмейстеру. Мое тегеранское снаряжение и форма не соответствовали этим несколько завышенным требованиям, и шестая тут же пришла к выводу, что надо спасать репутацию и что-то со мной делать. Квартирмейстер решил эту проблему за несколько дней. Но даже в моей красивой новой одежде я был всего лишь юнаком — молодым солдатом на испытательном сроке. Все, кто пришел позже, проходили испытательный период в три-четыре месяца. Испытуемый должен был быть настороже. К нему присматривались и коллеги, и начальники. Ощущение было не из самых приятных.

В первый же день, когда я познакомился с другими семью кадетами своего отделения, мне напомнили о том, что я ущербен вдвойне — мой статус ниже, и я слишком юн. Тон приветствия — не более чем корректный — был задан самым заметным членом группы, Стасем Качковским. Он был невысок, великолепно сложен и одарен классическим профилем, который он при каждом удобном случае демонстрировал. Ему было девятнадцать, и он был самым старшим кадетом в шестой роте, если не во всей школе. Тем утром лицом к лицу встретились величайший и ничтожнейший.

Разница в возрасте создавала проблемы в гимнастическом зале и на игровом поле. Я был физически развит и обладал хорошей координацией, но был ниже ростом и слабее своих товарищей. Я чувствовал, что рискую стать ротным талисманом. А эту роль я не готов был даже рассматривать. Проблема разрешилась сама собой, когда я начал показывать хорошие академические успехи. Мои позиции укрепились еще больше, когда мои товарищи постарше обнаружили, что я с удовольствием готов делиться своими знаниями.

Основной костяк наших преподавателей состоял из опытных довоенных учителей, все они были трогательно преданы стоявшей перед ними задаче: интеллектуальной реабилитации молодых людей, спасенных из плена. Наряду с этими профессионалами армия предоставила в распоряжение школы пеструю команду одаренных и зачастую эксцентричных людей с положением: университетских профессоров, писателей, одного или двух чиновников высокого ранга, не говоря уж о выдающемся довоенном актере и режиссере. Они вносили некоторое оживление и способствовали созданию атмосферы студенчества. Наружность наших учителей не всегда соответствовала образу воина, но кадеты относились к этому снисходительно. Британские учителя, все как один из Корпуса образования, напротив, привносили стандарты военного шика, сопоставимые с нашими собственными. То же в целом относилось и к нашему военному командованию, но они, как правило, были постарше (недобрый остроумец заметил, что с большинства из них при ходьбе сыпалась труха). Офицеры помоложе были нужны на итальянском фронте. А мы тем временем наслаждались преимуществом более зрелого руководства.

Самая сложная, почти непосильная задача стояла перед доктором Витом Тарновским, известным врачом: можно представить себе физическое состояние его подопечных, лишь недавно вернувшихся из Сибири. На нем лежала ответственность не только за их реабилитацию, ему приходилось следить за тем, как повышается планка требований преподавателей физкультуры, чтобы сила и выносливость молодых людей не истощились. Схема реабилитации доктора Тарновского имела оглушительный успех. Через два года школа начала выигрывать матчи у старших команд крупных подразделений вооруженных сил союзников. Доктор всегда посещал домашние матчи: увидеть победу своих кадетов было для него лучшей наградой. Но этим его достижения не исчерпывались. Он был воистину человек Возрождения: признанный специалист по творчеству Джозефа Конрада и сам писатель. И такого масштаба людей генерал Андерс собрал, чтобы обучать своих кадетов.

Программа четвертого класса гимназии, в который я пришел в середине февраля, была сжата до пяти с половиной месяцев вместо обычных девяти — для того, чтобы ученики, отстававшие из-за ссылки, поскорее нагнали остальных. В то же время делалось все возможное, чтобы не пришлось снижать уровень: часы занятий увеличивались до предела, увольнения были сведены к минимуму, и требования к качеству оставались непререкаемыми. Если сравнивать с легким галопом школы в Тегеране, это была практически испанская школа верховой езды. Для меня это было испытание не менее серьезное, чем учеба в сибирской десятилетке.

Школа была намеренно элитарная — Андерсов «питомник» для младших офицеров. Других юношей отправляли в школы молодых солдат, где давалось техническое образование и армейские специальности. Была и подготовительная школа (Szckola Powszechna), расположенная рядом с нами в лагере Барбара, из которой набирали первый класс гимназии.

Кадеты были неистовы в своем демократизме. Как писал «Кадет», наше периодическое издание: «На три года наша школа стала домом для сыновей кабинетных министров, генералов и штабных офицеров; для князей и графов и для сыновей младших офицеров и мелких собственников. Между нами не было различий». По-другому и не могло быть: около трети молодых людей либо были сиротами, либо не знали, где их родители. Мы все несли на себе шрамы Сибири, мы все были знакомы с голодом и болезнями, имели навыки выживания, были искушены в мудрости улицы и привычны к ее языку. Мы узнали, что солидарность — мощное оружие, и это знание связало нас в единое сообщество.

Офицеры и сержантский состав школы считали себя частью этого братства. Они тоже имели за плечами советский опыт и потому обладали знаниями, необходимыми для руководства этой школой. Узы солидарности укреплялись и общим Heimat:[44] три четверти кадетов были из Кресов — восточной окраины Второй Польской республики.

За парадным фасадом скрывались тонкие социальные различия. Вскоре я обнаружил, что внешний мир считал пятую роту самой модной. Я полагаю, из-за того, что в нее входили два самых старших класса (лицей) — небольшой эксклюзивный клуб, помещавшийся в одном взводе. Те немногие семьи, которых миновала Сибирь (например, те, кому в сентябре 1939 года удалось пересечь границу Румынии) и которые сохранили определенное влияние, как правило, пытались пропихнуть своих чад именно в пятую. Благодаря стараниям легендарного старшины Вильчевского пятая была одета с иголочки и идеально вымуштрована. В 1943 году именно они представляли польскую армию перед генералом «Джамбо» Вильсоном[45] на военном параде в Каире.

В нашем взводе родился неформальный клуб, члены которого называли себя «аристократами». Предводителями этой группы были Ромек Брунглевич и Женек Клак, мои приятели по Тегерану. «Аристократы» были не большими любителями учения. Юнцы под действием гормонов ухлестывали за девушками, а их было много в польской юношеской школе ATS в Назарете. Наши «аристократы», предвосхищая сегодняшних благоухающих молодых людей, поливали себя одеколоном, прекрасно одевались и оттачивали в своем кругу светские манеры, прежде всего танцевальные шаги танго. Один «аристократ», Шушкевич, особенно выделялся тем, что курил ароматизированные сигареты — верх изысканности. Он держал их под замком в небольшом чемоданчике под кроватью, не ведая о талантах моего дорогого друга по имени Умфа, который был не «аристократом», а специалистом по взлому. Мы никогда не спрашивали, где он этому научился, но как только Шушкевич уходил, тут же появлялся Умфа. Перед лицом восхищенной аудитории он открывал чемодан Шушкевича при помощи всего лишь двух отточенных спичек. Тогда «аристократы» превращали палатку в импровизированный курительный салон. Должен сказать, в этом имелся определенный риск, потому что курение в спальных помещениях строго воспрещалось. Меня в высший свет не принимали, но я оставался в прекрасных отношениях с их лидерами.