Книга Вторая молодость любви - Нелли Осипова

— Данке шён, Гених.

— На здоровье, — отшутился он. — Так мы идем?

— Идем. Я давно собралась. Это вы там коньяки с утра распиваете.

Генрих и Танька ушли в прихожую одеваться.

— Сашенька, — обернулся Генрих, — я заеду за тобой в половине четвертого. Устраивает?

— Да, я буду готова.

На улице долго не удавалось поймать машину — в субботу почти не ездят служебные, а частники проносились на бешенной скорости, не обращая внимания на голосующих. Наконец старая, но ухоженная «Волга» снизошла и притормозила возле них. Они сели и поехали…

Еще дома Генрих заметил перемену в Тане. Спрашивать о причине не стал. А сейчас, в машине, она сидела молча, скованная, глядя вперед, на дорогу. Он не знал, что с ней, как подступиться, о чем говорить. Единственное, чего бы ему хотелось, — это сказать ей о своей любви. Нежные слова так и просились на язык. Но Танька сидела как сфинкс, забившись в угол машины, не глядя на него. «Время ли сейчас?.. В любом случае надо о чем-то говорить, нельзя же молчать всю дорогу», — думал Генрих, чувствуя себя крайне неловко.

Несмотря на внешнюю скованность, внутри у Тяни все топорщилось, она понимала, что ведет себя неприлично, что Генрих не заслужил пытки ее отчуждением, и в то же время чувствовала: о чем бы она ни заговорила сейчас — все будет неправдой, фальшью.

— Татоша, — неожиданно обратился к ней Генрих, — я хочу попросить тебя пока ничего не говорить Петру Александровичу о моем намерении купить ему квартиру. Боюсь, он разволнуется, будет бесконечно думать об этом, ждать.

Танька слегка оживилась, словно ей протянули руку помощи:

— А если ты сразу брякнешь, когда уже покупка совершится: «Я купил вам квартиру», — это не худший вариант, как ты думаешь?

— М-да… — задумался Генрих. — И так плохо, и эдак… Что же делать?

— Давай ничего заранее не планировать. Вот приедем, посидим, поговорим, посетуем, что нельзя вместе выйти, погулять… Там видно будет.

— Великолепное решение — ничего не решать, пусть все идет, как идет, — задумчиво произнес Генрих, думая в эту минуту больше о себе, нежели о старике.

— Какой ты умный, Гених, как ты здорово сформулировал! — внезапно весело воскликнула Таня.

— Подтруниваешь, вроде своего папика?

— Что ты, куда мне до него! Я восхищаюсь тобой, это правда.

Водитель остановился у дома, который ему указала Танька. Они вышли из машины.

Генрих спросил:

— Неужели ты помнишь его дом? Ведь ты здесь бывала еще совсем маленькой.

— Я сюда и позже приходила, когда ты уехал. Иногда с папой, иногда, если он не мог выбраться, одна, по его поручению. Мне с ним всегда интересно, он столько знает, столько помнит. Знаешь, как он готовился к твоему приезду?

— Он мне не рассказывал, — признался Генрих.

— Стал восстанавливать, как он выразился, свой немецкий, даже предложил мне составить ему компанию. А когда я сказала, что вполне прилично владею английским, усмехнулся и заявил, что врачу в любом случае следует знать немецкий язык.

Таня разговорилась и слегка запыхалась, потому что беседа шла одновременно с подъемом на четвертый этаж.

Генрих сразу обратил на это внимание:

— Давай пару минут передохнем.

— Пожалуй, — охотно согласилась Танька.

— Так ты присоединилась к новоявленному ученику?

— Нет, что ты, у меня и так всегда времени в обрез. Но знаешь, что самое главное в нем? Он умеет слушать. Слушать и понимать тебя, как будто говоришь с ровесником. Сейчас ведь такая мода пошла — все хотят высказаться и никто не хочет слушать. А он слушает, не просто молчит и пережидает, пока ты говоришь, а слушает, вникает, чувствует твой настрой, твою проблему. Потрясающий старик!

— Он всегда был таким, — заметил Генрих, — и в этом очень похож на моего покойного деда Отто. Может, еще и потому я так сроднился с ним и искренне люблю.

Петр Александрович встретил их радостно и сразу усадил за стол, хотя время было между завтраком и обедом. Отказаться — значило бы обидеть старика, и Танька с Генрихом сдались.

— Я специально заказал своей несушке эти яства, чтобы попотчевать вас, мои дорогие, — торжественно объявил он.

— Несушке? — недоуменно спросила Таня.

— Это я так называю своего социального работника. Она очень симпатичная женщина и с чувством юмора, что не так часто можно наблюдать у женщин пенсионного возраста. И поскольку она носит мне продукты, я и прозвал ее несушкой. Представьте, она совсем не обиделась.

…Таня и Генрих просидели у Петра Александровича достаточно долго и уже не успевали ни на какие прогулки по городу — пора было ехать домой и отправляться с Сашенькой на встречу однокурсников. Зато удалось втолковать старику, что, возможно, удастся совершить обмен на квартиру в доме с лифтом. Петр Александрович оживился, но тут же засомневался:

— Кто же поедет из приличного дома в хрущевку? Мой дорогой мальчик, спасибо за твою идею и заботу обо мне, но плохо верится в реальность подобной сделки.

Танька вмешалась и очень убедительно разъяснила суть предполагаемого обмена: хрущевки начинают постепенно сносить, через несколько лет дойдет очередь и до этой, а жильцам предоставят другие квартиры, но уже с соблюдением жилищных норм. Так что семья, которая переедет сюда, только выиграет.

— Я попробую заняться этим, наведу справки, уточню наши возможности, — как бы между прочим сказал Генрих.

Вскоре они распрощались и успели вовремя приехать домой. Сашенька была в нарядном костюме, лицо ее сияло, Митя помогал ей застегнуть молнию на новых сапожках.

— Погуляли? — спросила она, когда Таня и Генрих вошли в дом.

— Нет, не успели, мы просидели у Петра Александровича, — ответила Танька.

— Татоша обещала посвятить мне воскресенье. Боюсь, что другого свободного дня не предвидится: в понедельник начинаю заниматься своими делами и квартирой, — сказал Генрих, подал Сашеньке пальто, и они поспешно вышли из дому.

В ту минуту, когда Митя застегивал молнию, а Генрих подавал пальто Сашеньке, Танька неподвижными глазами уставилась на них, а в сердце что-то екнуло…

Раздевшись, она пошла к себе.

— Есть будешь? — спросил Митя, заглянув в комнату.

— Что ты! Нас так накормил Петр Александрович, словно на убой, мы не смогли отказаться — он специально все заранее приготовил. Такой трогательный человек.

— Ну тогда почаевничай со мной, — предложил Митя, и они направились в излюбленный уголок квартиры.

На следующий день, в воскресенье, за утренним чаем Сашенька взахлеб рассказывала мужу о прошедшей встрече, делилась впечатлениями. Главное свое наблюдение она сформулировала так: