Книга Продано! Искусство и деньги - Пирошка Досси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
КАЖДЫЙ абьект (сабытие)есть абсолютное k когда (& пока) он (ано)таким счетаетса: пратсес апстрагированья k наступаит в ево паследней сафсем паследней фазе.
Вот солома, напряди из нее золота.
Что общего у падали, операции на носу и написанным акрилом розовым пуделем? Ничего. Разве что речь идет о художественных произведениях. Почти каждый жест и каждый предмет может стать художественным произведением. Разнообразие определений того, что можно считать искусством, коренится в современном представлении о нем. Искусство как европейская выдумка, которой едва ли минуло двести лет, берет начало в разделении того, что испокон веков составляло единое целое: искусства и ремесла. Искусство было провозглашено царствием небесным, где правят воображение, оригинальность и свобода. Художественному ремеслу была отведена земная территория, где царствуют навык, подражание и польза. Поэтому ремесленники, работающие с глиной или стеклом и желающие стать художниками, сверлят дырки в своих посудинах и загоняют в них гвозди, чтобы лишить нечестивой утилитарности. Искусство ли это? Задавая сегодня такой вопрос, мы имеем в виду не то, артефакт ли это в противоположность созданию природы, а относится ли это к Искусству с большой буквы.
Искусство – давайте прислушаемся к этому слову. Чувствуете, как его звучание доносит отголоски той ауры, которая окутывает нас при созерцании великого шедевра? Аура искусства нисколько не утратила своей яркости. Не оправдались опасения Вальтера Беньямина, что воспроизводимость искусства заставит ее поблекнуть. Напротив, подобно тому, как преумножили славу «Моны Лизы» ее бесчисленные копии, репродукции, фотоальбомы, видеофильмы и DVD разносят благую весть искусства по миру рынка, бесконечно преумножая алчность.
Что такое искусство? Ответами на этот вопрос заполнены библиотеки. Занимательнейшие определения принадлежат художникам. Насколько различны они сами и их работы, настолько различаются и их взгляды на искусство. Для Пикассо искусство – «своего рода возбуждение», для Пауля Клее – «подобие творения». Алексей фон Явленский понимает его как «математику», Жорж Брак как «колдовство», Макс Либерман как «ремесло», Ман Рэй считал просто «устаревшим»[250]. Одним из ранних определений искусства является его неопределимость, je ne sais quoiiv[251], как определил французский кавалер XVII века непере даваемую словами красоту некой дамы[252]. Эта неопределимость задолго до авангардизма была осознана немецким философом Георгом Вильгельмом Фридрихом Гегелем: «Связанность особенным содержанием и способом воплощения, подходящим только для этого материала, отошла для современного художника в прошлое; искусство благодаря этому сделалось свободным инструментом, которым он в меру своего субъективного мастерства может затрагивать любое содержание»[253]. В самом деле: искусство – сущность трудноопределимая. Оно находится где-то между реальностью и вымыслом. Это сейсмограф и микроскоп, детектор лжи и коктейль Молотова. Это упражнение и экстаз, размышление и просветление. Это поэма и политика. Оно совмещает детскую игру и экзистенциальную серьезность. Оно, как пишет Теодор Адорно, есть магия, избавленная ото лжи, чтобы стать истиной. Будь то ремесленное мастерство, упорядоченный свод правил, исследование неизвестного, религия творчества, противоположность реальности или предельное усилие противостояния смерти – в своем многообразии искусство занимает особое место в нашей культуре.
Если все может быть искусством, определимо ли искусство вообще? Один из ответов принадлежит Карлу Валентину. Искусства нет, сказал он, так как искусство происходит от умения. Но если что-то умеешь, то это не искусство. Ответ Энди Уорхола на вопрос, что такое искусство, прозвучал так: «Art? That’s a man’s name»[254]. Иначе говоря, искусства не существует. Художник и арт-система делают некий объект произведением искусства. Все созданные художником произведения, циркулирующие внутри арт-системы, считаются произведениями искусства, даже если вопиют, что таковыми не являются, да и всем сво им видом утверждают обратное. Художники снова и снова обсуждают эту запутанную ситуацию. Пьеро Мандзони возносил будничные предметы на музейный постамент, ставил подписи на людях и провозглашал искусством свои эксперименты. Бен Вотье снабдил обыкновенную картонную коробку надписью «подлинник» и тем причислил к произведениям искусства. В то же время все предметы или жесты, находящиеся за пределами арт-системы, ею как искусство не воспринимаются, какими бы эстетичными, вдохновенными или провокационными они ни были. Электроизолятор из зеленого стекла остается функциональной частью электросети, изображение тигра в школьном учебнике – учебной иллюстрацией, выставка консерв ных банок в супермаркете – расстановкой товара. Тому, кто ищет вдохновения, эстетики или провокации, не обязательно обращаться к искусству. Их можно найти повсюду – мир полон таким добром. Но эти объекты, пусть они с виду совершенно неотличимы от так назы ваемых истинных произведений искусства, не способны приобрести ни художественного значения, ни соответствующей ему денежной ценности. Напротив: семидесятисемилетний француз, который в Центре Помпиду отбил молотком кусок от писсуара Марселя Дю шана, был приговорен к штрафу в 214 тысяч евро за нанесение ущерба имуществу. Даже когда он выдвинул в свою защиту, что сам является художником и поступил в полном соответствии с духом дадаизма[255], содеянное им было все равно оценено не как искусство, но как святотатство, не как создание стоимости, а как ее уничтожение. То, как Джейк и Динос Чепмены разрисовывают офорты Франсиско Гойи из цикла «Бедствия войны», наоборот, считается произведениями искусства, за эти переделки на художественном рынке теперь просят больше, чем за сами офорты Гойи[256]. С точки зрения искусствоведов, братья-художники перенесли ужасы войны в настоящее время и тем самым выявили новое эстетическое понимание темы. Как бы ни было схоже моральное потрясение, которое вызвали у художе ственной публики клоунские маски и звериные головы на знакомых офортах, с оцепенением перед лицом изуродованного писсуара – по правилам искусства один акт вандализма встречается одобрением, другой – осуждением. Братья Чепмены точно так же, как безымянный француз, нарушили табу неприкосновенности оригинала. Но то, что в реальной жизни – тяжкое преступление, в искусстве – удачная стратегия, с тех самых пор, как Роберт Раушенберг стер рисунок Виллема де Кунинга, символическим жестом столкнув с пьедестала божество искусства.
