Книга Уроки Джейн Остин. Как шесть романов научили меня дружить, любить и быть счастливым - Уильям Дерезевиц

Я отлично понимаю Марианну. Мне самому довелось испытать такие же чувства как-то летом, когда мне исполнилось восемнадцать. Это, конечно же, произошло в лагере молодежного движения, хотя началось все немного раньше. Мы слонялись по нашему офису в Нью-Йорке в ожидании автобуса до лагеря, я завернул в одну из комнат и почувствовал, что краснею до ушей. Мое тело среагировало быстрее мозга, который не сразу догодался, что к чему. Передо мной была она; сидя на столе, она как будто ждала именно меня; она – самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, нет, единственная девушка, которую я когда-либо видел.

– Привет, – сказала она с ангельской улыбкой.

– Привет, – ответил я и неуклюже попятился назад, как от сильного порыва ветра, не особенно отдавая себе отчета в том, что в этот момент делают мои руки и ноги.

Однако на какую-то долю секунды я поймал ее взгляд и прочел в нем вопрос «когда?», а не «что, если?». После этого между нами словно протянулась невидимая нить. Где бы я ни был – в автобусе или на территории лагеря, – я ощущал ее так, как будто она постоянно находилась позади меня. Мы стали проводить вместе ужасно много времени. Мое сердце уже не колотилось, бешено и несуразно, и нас тянуло друг к другу, как магнитом. Мы никогда ничего специально не планировали, но все время получалось, что мы то сидим вместе, то идем рядом, и, в конце концов… в общем, мы стали встречаться.

Господи, мне же было всего восемнадцать! Для меня не существовало ничего на свете, кроме ее лица, ее глаз. Время остановилось для нас, в мире царило вечное лето. Никогда прежде я не говорил «я люблю тебя», а теперь все прочие слова казались мне неуместными. Я ходил как во сне, не веря, что чувство может быть таким сильным, таким чистым. Мы целовались до боли в губах. Как-то днем мы сидели под яблоней, и я спросил:

– Тебе когда-нибудь казалось, что мы с тобой одно целое?

Она опустила глаза. Потом посмотрела на меня и ответила:

– Да.

Время летело. Наше вечное лето, как и все в этом мире, подошло к концу. Смена в лагере закончилась, вместе с ней закончилась и жизнь. От меня словно оторвали половину, и теперь мои руки, когда-то обнимавшие ее, обнимали пустоту. Она уехала домой, в Техас, заканчивать среднюю школу. Мы не говорили об этом вслух, но оба точно знали, что все позади. Лето прошло, у нас было не больше шансов вернуть это счастье, чем у Адама с Евой вновь войти в сад Эдема. Электронной почты еще не существовало, звонить по межгороду мы не имели возможности; мы еще не были хозяевами себе и своей жизни и не надеялись увидеться снова. Даже письма не спасли бы положение. Единственное, что хотелось сделать, так это свернуться в клубок, как будто тебя нет.

Итак, я полностью разделял чувства Марианны. Мне, как и многим, было близко ее понимание любви, и жутко раздражало то, что Остин придерживалась другого мнения. Во всяком случае, в этом произведении. Разве другие ее книги не были удивительно романтичными? Или я что-то упустил?

Экранизации еще больше сбивали с толку. Как удалось кинематографистам придать столько страсти этой истории? Я заново пересмотрел фильм, на сей раз более внимательно, и понял как: они сжульничали. Вносить изменения в роман Марианны и Уиллоби они не стали – в этом не было необходимости, – но точно приврали, рассказывая об Элинор и Эдварде. Последнего наделили тонким чувством юмора, приписали ему нежные братские чувства к Маргарет – самой младшей мисс Дэшвуд, которая в книге едва упоминается. И, конечно же, его роль играет не кто иной, как Хью Грант: он не просто самый очаровательный недотепа со времен Джимми Стюарта, но еще и невероятно красив. Кроме того, в фильме есть короткая сцена, которой нет в романе: перед тем, как покинуть Норленд, Элинор, исполненная светлой печали, задумчиво гладит лошадь, вызывая у нас тем самым глубокую симпатию.

Точно так же кинематографисты поступают с Марианной и ее новым женихом. В книге их союз еще более прозаичен, чем отношения Элинор и Эдварда, – Марианне приходится принять предложение мужчины, к которому она только начала хорошо относиться и которого точно не любит. Скомканное описание этого эпизода заняло в книге всего одну страницу, словно автор вдруг спохватилась, что совсем забыла о Марианне, и поспешила отделаться от бедняжки, открыто бросив вызов мнению читателей. Но кинематографисты и здесь приукрасили и романтизировали сюжет, позаимствовав сцену из «Эммы» – неожиданный подарок в виде пианино, а также из «Доводов рассудка» – шептание стихов тет-а-тет.

Понятно, что в кино обе пары влюблены и счастливы. Но почему же у Остин все так сложно? Конечно, «Чувство и чувствительность» – одно из ее ранних произведений, но вряд ли ей тогда не хватало навыков или желания написать упоительную любовную историю. Уже был создан самый умопомрачительный ее роман – «Гордость и предубеждение».

И тут я вспомнил две вещи. Во-первых, «Мэнсфилд-парк»: книгу, которая тоже противоречила всему, во что, по моему мнению, верила Остин. Во-вторых, мою связь с девушкой, встреченной мной на свадьбе в Мичигане. Разумеется! Как же я сразу не заметил? Ведь я совсем недавно пережил любовные отношения, подобные роману Марианны с Уиллоби; я не успел глазом моргнуть, как наше чувство погибло, сгорело дотла. Судьбоносность выбора, родство душ, любовь с первого взгляда, попрание осторожности – мы познали всё, что описано в мифах, и тем не менее все пошло крахом.

Так, может, во всем виноваты мифы? Уиллоби напоминал Марианне героев ее любимых книг, а я цеплялся за свои отношения, потому что сначала все было как в кино. Мы с Марианной заранее придумали, какой должна быть наша любовь, и эти ожидания ввели обоих в заблуждение. Повторился сюжет романа «Нортенгерское аббатство»: шаблонные представления, позаимствованные из литературы, не имеют, как оказалось, ничего общего с реальной жизнью.

Но разве другие произведения Остин не проповедовали романтические отношения? Основательно обдумав причины, по которым они казались мне романтичными, я, к своему большому разочарованию, сказал себе «нет». Остин заставила нас обожать ее героинь и восхищаться героями, с нетерпением ожидать, когда же они, наконец, соединятся. Она придумывала искусные уловки, чтобы разлучить их, а затем все же соединить, пользовалась целым арсеналом средств – ловушками, отвлекающими маневрами, неожиданными выпадами, – чтобы подразнить своих читателей. Но, как я ни старался, я не смог найти у Остин ни одного клише, в которые так упорно верил.

Я, сам того не подозревая, попросту проецировал свои представления о любви на романы Остин; полагаю, что режиссеры поступали так же. Экранизация «Гордости и предубеждения» с Кирой Найтли в главной роли не искажает канву романа; сюжет лишь приукрашен киномишурой: волнующей музыкой, легким ветерком, несущим листву по аллеям, восхитительными закатами. Элизабет принимает меланхолические позы, ее возлюбленный спешит к ней через луга, губы влюбленных сливаются в долгожданном поцелуе. Разве может быть иначе? Девушка, о которой мистер Дарси сказал: «… она как будто мила. И все же не настолько хороша, чтобы нарушить мой душевный покой», вдруг стала чертовски привлекательна. А вот «Мэнсфилд-парк» в руках режиссера Патриции Розема превратился в пародию (роль сэра Томаса в ней исполнял Гарольд Пинтер), робкая малышка Фанни Прайс стала дерзкой и самонадеянной мятежницей с озорными глазами и чувственным ртом. Фильм «Доводы рассудка» (1995 года) невероятным образом заканчивается публичным добрачным поцелуем. Даже в «Гордости и предубеждении» с Колином Фертом – самой близкой к роману экранизации – герой, перегревшись на солнце, ныряет в пруд (и томное «ах» разносится по всему миру) в одних подштанниках.