Книга Чисто альпийское убийство - Йорг Маурер

Наступила многозначительная пауза, во время которой мыслителям и мыслительницам показалось, что они пришли к единому ответу на вопрос, кто же мог быть этой легковесной гражданкой: Гретель!

25

— Итак, я еще раз обобщу ваши показания, дабы убедиться, что правильно вас поняла. Человек в баварском костюме перепрыгнул через брандмауэр крестьянского двора, беспрепятственно юркнул в рапсовое поле, пересек его, затем прямиком подошел к вам, устроился за тем же самым столиком пивной на открытом воздухе «Риссерзештюберль», где сидели вы, и стал звонить по телефону — и вы не можете описать его внешность?

— Описать его лицо я не могу, только одежду. На нем был костюм в традициях Верденфельзского района, вот только головной убор совершенно не в тему. К кожаным шортам с пфозенами следует надевать либо плоскую шляпу с орлиным пухом, либо…

— Что такое пфозены?

— Гольфы.

— И как это вы не разглядели его лица?

— Я просто не обратил внимания.

— Но ведь обычно на лицо незнакомца глядят в первую очередь.

— Я — нет.

— На что же вы в таком случае посмотрели в первую очередь?

— На ширинку. Вернее, на пуговицы. Они тоже были не такие, как надо. Медные! На кожаные шорты обычно пришивают пуговицы из оленьего рога, ну, или в крайнем случае из бычьего, а тут что? Медные пуговки можно представить на вязаном жакете, но ни в коем случае не на шортах…

— Пожалуйста, сосредоточьтесь все-таки на описании внешности этого парня.

— А чем я, по-вашему, занимаюсь? Медные пуговки на ширинке говорят о нем многое. Даже, можно сказать, все!

— Вот как?

— Этот тип не из местных. Наши, местные, ни в жизнь не наденут кожаных шорт с такими вопиюще неправильными пуговками на ширинке. Даже на карнавал! Нет, это просто немыслимо!

— Значит, это был приезжий из другой федеральной земли?

— Пруссак, что ли? Не-е, исключено. Пруссаки, они еще педантичнее, чем наши, и прежде всего в том, что касается национальной одежды. Если пруссак берется шить кожаные шорты для баварских костюмов, то непременно приглашает в консультанты краеведа, этнографа и фольклориста, и не каких-нибудь, а с учеными регалиями.

— Понятно… С какой же стороны он появился, этот тип с неправильными пуговками?

— Видно, от Якелебауэра, с его участка. Там у него большая навозная куча, вот с нее-то этот шустряк, видать, и умудрился перепрыгнуть стенку.

— С этим мне давно все ясно, я имела в виду другое. Как вы считаете, из какого региона он мог приехать?

— Ну, не знаю. Он ничего про это не говорил.

— Но ведь он разговаривал по телефону?

— Да, когда этот тип плюхнулся рядом со мной, у него затрезвонил мобильник. Он ответил, но произносил лишь «хм?» да «м-м-м!», и больше ничего.

— А в этих «хм?» и «м-м-м!» слышался какой-либо акцент? Может быть, русский? Или, скажем, итальянский?

— Хм, «хм?» и «м-м-м!» невозможно произнести с акцентом. Эти словечки звучат одинаково на всех языках.

— Вы так считаете? Ну хорошо, идем дальше. Что было потом?

— Поговорив по телефону, парень сел рядом со мной за столик. Он пыхтел как паровоз, ну, ясно — после такого прыжка через стену! И Боже мой, до чего он вонял овечьим навозом!

— Почему вы решили, что овечьим?

— Потому что Якелебауэр не держит коров, у него в хозяйстве лишь овцы. Уже много лет старик без коровушек. Значит, навозная куча, с которой она прыгнула, может быть только овечьей…

— Она?

— Чего-чего, простите?

— Вы только что сказали «она».

— Разве? Я даже сам не заметил.

— Секунду назад вы сказали: навозная куча, с которой она прыгнула…

— Да неужели! Наверное, я просто оговорился.

— Оговорки никогда не бывают случайными.

— У меня — бывают.

— Так, может быть, это все-таки была особа женского пола?

— Чего не знаю, того не знаю. Говорю же — лицо я не разглядывал.

— Но ведь женщину легко распознать по фигуре!

— Мне — трудно. А вообще-то женщины не надевают таких кожаных шорт. Как правило. По моим наблюдениям.

— Ну ладно. По-видимому, это все, что вы можете рассказать.

— Верно. Я допил кружку пшеничного и сразу же отправился в участок, чтобы сообщить все как было.

— Какой по счету была та кружка пива?

— Так, погодите… Шестая.

— Как прикажете это понимать? Накачались алкоголем до беспамятства и пришли в участок давать свидетельские показания?!

— Шесть кружек пшеничного — разве это до беспамятства? Нам это нипочем. Пьяный комарик укусил, не больше.

— Все понятно. Комарик. А когда вы будете давать свидетельские показания в суде, тоже предварительно примете на грудь шесть кружек пива?

— А зачем мне в суд? Туда я не пойду, ведь я ничего особенного не видел. Так что скорее всего свидетель из меня никудышный.

— Что верно, то верно. Но тем не менее спасибо вам за показания.

— А денежка?

— Какая еще денежка?

— Компенсация понесенных свидетелем расходов…

— Полиция никому ничего не возмещает. То, о чем вы говорите, возможно только в суде.

— Жалко, жалко.

26

Это имя крутилось на языке у многих, но Мария произнесла его первой:

— Гретель — именно та, кто нам нужен.

Загоревшись новой теорией, девушка с довольным видом откинулась на спинку стула.

— У этой Гретель явно имелись преступные намерения. Делать гешефты там, где другие наслаждаются отпуском. Итак, Гретель подцепляет молодого человека, который достает ей билеты на концерт. В перерыве она собирается подняться на третий этаж, якобы в туалет, а на самом деле ей нужно на чердак, как мы уже знаем. Но что-то не заладилось с самого начала. Войти в здание дамочка может только в сопровождении Инго Штоффрегена, однако он опаздывает, и в результате ее появление бросается в глаза гораздо сильнее обычного. Гретель пропускает своего кавалера в почти заполненный ряд, а сама задерживается в проходе и вскоре сматывается, потому что операция начинает казаться ей слишком рискованной.

После этого небольшого доклада Мария попала под перекрестный огонь контраргументов. Первым высказался Людвиг Штенгеле.

— Так-так, — с нескрываемой иронией начал он. — Все это, конечно, интересно, однако вовсе не проясняет падения Либшера с потолка, вы не находите?

— Ну ладно. Гретель со Штоффрегеном входят в концертный зал, дама пропускает его вперед, а сама потихоньку пятится к выходу, затем прокрадывается на чердак. При этом она упускает из виду, что за ней следит Либшер, чтобы припереть к стенке там, на чердаке. Завязывается потасовка…