Книга Операция "Трест". Шпионский маршрут Москва - Берлин - Париж - Армен Гаспарян

Я считаю, что к процессу Локкарта были привлечены лица, ко мне не имевшие никакого отношения или в некоторых случаях лишь самое отдаленное; лица же, близко ко мне стоящие, немедленно по раскрытию заговора уехали на Украину.

Я назначаюсь политическим офицером на юг России и выезжаю в ставку Деникина, был в Крыму, на Юго-Востоке и в Одессе. В Одессе оставался до конца марта 1919 года и приказанием Верховного комиссара Британии в Константинополе был командирован сделать доклад о положении деникинского фронта и политического положения на юге руководящим офицерам в Лондоне, а также представителям Англии на мирной конференции в Париже. В течение Мирной конференции я служил связью по русским делам между разными отделами в Лондоне и Париже; в этот период я, между прочим, и познакомился в Б. В. Савинковым. Весь 1919 и 1920 годы у меня были тесные сношения с разными представителями русской эмиграции разных партий (социалисты-революционеры в Праге, организация Савинкова, торгово-промышленные круги). В это время я проводил у английского правительства очень обширный финансовый план поддержки русских торгово-промышленных кругов во главе с Ярошинским и Барком. Все это время я состоял на секретной службе, и моя главная задача состояла в освещении русского вопроса руководящим сферам Англии.

В конце 1920 года я, сойдясь довольно близко с Савинковым, выехал в Варшаву, где он только организовал экспедицию в Белоруссию. Я участвовал в этой экспедиции. Я был и на территории Советской России. Получив приказание вернуться, я выехал в Лондон.

В 1921 году я продолжал деятельно поддерживать Савинкова, возил его несколько раз в Лондон, знакомил его с руководящими сферами и находил для него всякую возможную поддержку.

Кажется, в этом году я его возил в Прагу, где познакомил его с руководящими сферами. В этом же году я устроил Савинкову тайный полет в Варшаву.

В 1922 году у меня был известный перелом в направлении борьбы – я совершенно разубедился во всех способах интервенции и склонялся к тому мнению, что наиболее целесообразный способ борьбы состоит в таком соглашении с советской властью, которое широко откроет двери России английской коммерческой и торговой предприимчивости. К этому моменту относится составленный мною проект образования огромного международного консорциума для восстановления русской валюты и промышленности, проект этот был принят некоторыми руководящими сферами, и во главе его стала компания “Маркони”, точнее сказать, Годфри Айзакс, брат вице-короля Индии. Этот проект в течение долгого времени обсуждался с Красиным, но в конце концов был оставлен; тем не менее именно этот проект был взят почти целиком в основание предполагаемого международного консорциума во время Генуэзской конференции. Я хотел этим добиться мирной интервенции.

В 1923 и 1924 годах мне пришлось посвятить очень много времени моим личным делам, в борьбе с советской властью я был менее деятелен, хотя писал много в газетах (английских) и поддерживал Савинкова, продолжал по русскому вопросу консультировать во влиятельных сферах в Англии, так как в эти годы часто ездил в Америку.

В 1925 году я все время провел в Нью-Йорке.

В конце сентября я нелегально перешел финскую границу и прибыл в Ленинград, а затем в Москву, где и был арестован».

* * *

Но Рейли не был бы самим собой, если бы не попытался найти выход из создавшегося положения. Для начала он попытался тянуть время, отказываясь отвечать на вопросы чекистов или давая настолько уклончивые ответы, что их даже перестали вносить в протокол. Терпение чекистов лопнуло, и к разведчику применили методы психологического давления. Так сказано в деле. Не берусь судить, что под этим подразумевалось, но склонен думать, что явно не экскурсии в Оружейную палату. Наконец Рейли решился заговорить. Нет, он не сломался на допросах. Мотивы его поведения можно проследить в скупых строках дневника, который он тайно вел, сидя в камере. Небольшие клочки бумаги он прятал в одежде, постели, штукатурке. Позднее они будут обнаружены следователями ИНО ГПУ во время обыска в камере.

Авторство Рейли бесспорно. Стиль полностью соответствует его письмам и дневниковым записям, которые он делал раньше.

Гораздо интереснее другое: что заставило Рейли вести тюремный дневник? Полагаю, он до последнего дня был убежден: английское правительство не поверит в то, что он убит при переходе границы, и попытается вырвать его из рук большевиков. Дневник должен был продемонстрировать всем, что Сидней Рейли и на легендарной Лубянке остался самим собой:

«Пятница, 30 октября 1925 года. Еще один допрос поздно днем. Переоделся в рабочую одежду. Вся личная одежда унесена. Сумел сохранить второе одеяло. Разбудили, велели взять пальто и фуражку. Комната внизу, около ванной. Все время нехорошее предчувствие от этой железной двери. Присутствующие в комнате: Стырне, его товарищ, тюремщик, молодой парень из Владимирской губернии, палач, возможно, кто-то еще. Стырне сообщил мне, что Коллегия ГПУ пересмотрела приговор и что если я не соглашусь сотрудничать, приговор будет приведен в исполнение немедленно. Сказал, что это не удивляет меня, что мое решение остается то же самое и что я готов умереть. Стырне спросил, не хочу ли я иметь время на размышление. Ответил, что это их дело. Дали один час. Приведен обратно в камеру молодым человеком и помощником надзирателя. Молился про себя за Питу, сделал небольшой узелок из своих вещей, выкурил несколько сигарет и спустя 15–20 минут сообщил, что готов. Палач, который был снаружи камеры, был послан объявить о моем решении. Держали в камере целый час. Приведен обратно в ту же комнату. Стырне, его товарищ и молодой парень. В соседней комнате палач и другие, все до зубов вооружены. Объявил опять о моем решении и попросил сделать письменное заявление в том духе, что я счастлив показать им, как англичанин и христианин понимает свой долг. Отказ. Попросил отослать вещи Пите. Они сказали, что о моей смерти никто не узнает. Затем начался длинный разговор – убеждение, – как обыкновенно. После 3/4 часа препираний, разговор на повышенных тонах в течение 5 минут. Молчание, затем Стырне и его товарищ позвали палача и ушли. Держали в ожидании около 5 минут, в течение этого времени звуки заряжаемого оружия во внешней комнате и другие приготовления. Затем вывели к машине. Внутри палач, надзиратель, молодой парень, шофер и охранник. Короткая поездка до гаража. Во время поездки солдат схватил своей грязной рукой наручники и мое запястье. Дождь. Очень холодно. Бесконечное ожидание на гаражном дворе, в то время как палач вошел внутрь – охранники матерятся и рассказывают друг другу грязные анекдоты. Шофер что-то сказал о том, что сломался радиатор, бесцельно слоняется. Наконец завелся, короткий переезд и прибытие в ГПУ с севера. Стырне и его товарищ сообщили о том, что приговор отложен на 20 часов. Ужасная ночь. Кошмары.

Суббота, 31 октября 1925 года. В 8 часов поездка, я одет в форму ГПУ. Прогулка за город ночью. Прибытие в московское помещение. Отличные бутерброды. Чай. Ибрагим. Затем разговор наедине со Стырне – этот протокол, выражающий мое согласие. Ничего не знаю об агентах здесь – цель моей поездки. Оценка Уинстона Черчилля и Спирса. Мое неожиданное решение в Выборге. Стырне отправился с протоколом к Дзержинскому, возвратился спустя полчаса. Сообщил – приговор остановлен. Возвращение в камеру, спал крепко 4 часа после веронала. К сожалению, надо рано утром вставать. Вызвали в 11. Форма, предосторожности, чтоб не увидели. Опять камера. Веронал не подействовал.