Книга Петр II - Николай Павленко

Возникает вопрос: почему же Петр, очевидно не любивший своей невесты, вопреки собственному желанию, все же согласился выполнять волю Долгоруких? Этот вопрос должен был волновать современников, но ответить на него попытался лишь один из них — герцог де Лириа.

В депеше, отправленной в Мадрид 19 декабря 1729 года, испанский посол писал, что царь «со дня обручения видел ее [невесту] только еще один раз, а когда он с нею, он весьма скуп на изъявление к ней знаков внимания. Это показывает, что брак совершается не по любви, а по насилию, просто потому, что царь не имел достаточно силы воли воспротивиться постоянным преследованиям Долгоруких»[154].

С этим утверждением испанского посла трудно полностью согласиться. Достаточно сравнить обстоятельства заключения брачного союза с Марией Меншиковой и Екатериной Долгорукой, чтобы убедиться в том, что дело не в наличии или отсутствии силы воли императора — и тогда и теперь Петр II еще не был самостоятелен в своих действиях и являлся марионеткой в руках взрослых. Когда свергали Меншикова, император опирался на советы сестры, мощную поддержку поднаторевшего в интригах Остермана и Верховного тайного совета. В конце 1729 года ситуация у подножия трона существенно изменилась. Сестры Натальи Алексеевны не было в живых, закулисных дел мастер Остерман не пользовался прежним влиянием на императора и по привычке сторонился участия в рискованных затеях, в Верховном тайном совете верховодили Долгорукие. Короче, Петр пребывал в одиночестве, в его распоряжении не было сил, на которые он мог опереться, чтобы противиться Долгоруким. Правда, оппозиция Долгоруким существовала, в обществе их ненавидели, но ропот против них носил неорганизованный характер и поэтому не представлял серьезной угрозы для князя Алексея Григорьевича и других членов его семейства.

Свадьба была назначена на воскресенье 23 января. Однако Долгоруких, как и Меншикова, постигла неудача. Но если летом 1727 года болезнь свалила нареченного тестя императора, из-за чего и расстроилась свадьба, то теперь накануне свадьбы заболел сам Петр.

Царь частенько подвергался простудным заболеваниям, и, как считали, виной тому был беспорядочный образ жизни отрока. Так, серьезный недуг постиг его в августе 1729 года. «Опасались за его жизнь, — свидетельствовал Манштейн, — так как горячка, в которую он впал, была очень сильна. Однако на этот раз он избежал смерти. Недруги любимца [Ивана Долгорукого] тотчас же отнесли на его ответственность эту болезнь, уверяя императора, что его заставляют делать слишком много движений и от недостатка в отдыхе силы его слабеют, оттого, если он не переменит своего образа жизни, здоровье его окончательно расстроится»[155].

На этот раз болезнь императора оказалась более серьезной. 22 января вечером, накануне намеченного бракосочетания, царь отправился к невесте. Однако уже в покоях княжны он внезапно почувствовал сильную головную боль и боль в пояснице и вынужден был покинуть невесту. В связи с недомоганием свадьбу перенесли на неделю.

На следующий день врачи обнаружили небольшую сыпь на ступнях ног, что дало им основание установить диагноз — Петр заболел оспой. 24 января состояние больного ухудшилось, высокая температура вызвала сильное головокружение. На следующий день больному стало легче, на груди выступила сыпь, и он впервые спал в течение 12 часов подряд, чего ему ранее не удавалось. Появились надежды на выздоровление. Однако они не оправдались — царю стало хуже.

Маньян получил сведения «из хорошего источника, что первая мысль у отца невесты была уговорить царя обвенчаться больным в постели, чтобы, будучи таким путем провозглашена и признана царицей, Долгорукова имела право захватить себе правительственную власть как царица в случае смерти своего супруга».

Алексей Григорьевич отправил гонцов к своим родственникам, чтобы те съезжались в Головинский дворец, где он проживал, для обсуждения сложившейся кризисной ситуации и определения плана действий. На семейном совете присутствовали князь Василий Владимирович, гостивший у княгини Вяземской в ее подмосковном имении и специально приехавший в Москву, и его брат Михаил. Другую, более многочисленную группу клана Долгоруких составляли князь Алексей Григорьевич, два его брата Иван и Сергей, сын Алексея Иван, а также Василий Лукич Долгорукий.

— Император болен, — заявил Алексей Григорьевич съехавшимся родственникам, — и худа надежда, чтоб жив был, надобно выбирать наследника.

Князь Василий Лукич спросил: «Кого вы в наследники выбирать думаете?»

Алексей Долгорукий многозначительно поднял руку вверх и, указав пальцем, произнес:

— Вот она!

Наверху жила невеста царя Екатерина.

Князь Сергей Григорьевич подал мысль о составлении завещания, причем выразил ее в форме вопроса:

— Нельзя ли написать духовную, будто его императорское величество учинил ее наследницей?

Предложение встретило решительное возражение фельдмаршала Василия Владимировича:

— Неслыханное дело вы затеваете, чтоб обрученной невесте быть российского престола наследницей! Кто захочет ей подданным быть? Не только посторонние, но и я, и прочие нашей фамилии — никто в подданстве у ней быть не захочет. Княжна Екатерина с государем не венчалась.

Князь Алексей возразил:

— Хоть не венчалась, но обручалась.

Однако этот аргумент не убедил фельдмаршала.

— Венчание иное, а обручение иное, — заметил он и добавил: — Да если бы она за государем и в супружестве была, то и тогда бы во учинении ее наследницей не без сомнения было.

Алексей и Сергей Григорьевич заявили, что если приложить старание, то успех обеспечен.

— Мы уговорим графа Головкина и князя Дмитрия Михайловича Голицына, а если они заспорят, то мы будем их бить. Ты (обратились они к фельдмаршалу) в Преображенском полку подполковник, а князь Иван — майор, и в Семеновском полку спорить о том будет некому.

Фельдмаршал Василий Владимирович, зная настроение гвардейцев, настаивал на своем.

— Что вы, ребячье, врете. Как тому может сделаться? И как я полку объявлю? Услышав от меня об этом, не только будут меня бранить, но и убьют.

Участвовать в затее и ее обсуждении фельдмаршал не пожелал и вместе с братом Михаилом покинул фамильный совет. Оставшиеся решили довести дело до конца. Василий Лукич взял лист бумаги, перо и чернильницу и стал сочинять духовную, но, не закончив ее, заявил:

— Моей руки письмо худо, кто бы получше написал?

За дело взялся князь Сергей Григорьевич и под диктовку Василия Лукича и Алексея Григорьевича написал два экземпляра духовной.

На заключительном этапе составления подложного завещания вступил Иван Алексеевич. Он вытащил из кармана лист бумаги и произнес:

— Вот смотрите письмо государевой и моей руки: письмо руки моей, слово в слово, как государево письмо; я умею под руку государеву подписывать; потому что я с государем в шутку писывал.