Книга Все, кого мы убили. Книга 1 - Олег Алифанов

Вопрос денег Общества решился весьма скоро. Получив некоторую часть монетой, имеющей хождение в землях Османской империи, я испросил поручительство на остальную сумму, которую казначей взялся безопасно переправить с оказией в вице-консульство Бейрута. Он же сообщил мне, что в действительности никакого хождения денег между Петербургом и Константинополем не происходило: Общество пополнило казну в столице, а источником для моих изысканий здесь послужат равноценные взносы из положенной контрибуции, так же как, например, и для строительства нового посольского дворца.

Пера пустовала, всё же, полагая цены в ней бессовестно завышенными, я не стал взбираться на холм, а, причалив в Галате, сел обедать в уютной и недорогой таверне грека Пехлевадиса, под увитой плющом и жасмином глиняной стеной. Ближайшее к русскому посольству, располагавшемуся в доме первого драгомана Франкини, заведение это выходило из пределов квартала европейских консульств, но предлагало кроме привычного моему вкусу меню ещё и восхитительные виды. Кроме меня, ещё несколько путешествующих англичан, особенно охочих до природных и рукотворных красот, со значительными выражениями в лицах блуждали взорами между бурой грядой островков ссыльных принцев византийских до проглядывавшей сквозь зацепившийся за неё туман вершины Брусского Олимпа.

Окончив трапезу, отличительно скудную из-за жары мест сих, наслаждался я смешанными ароматами трубки и кофе, которого потребовал принести три финджана кряду. Размер этих чашек лишь немного отличался от напёрстков, да и то почти наполовину их заполняла гуща от самого тонкого зернового помола. Теперь уж и сам я направлял свой ленивый взгляд от мыса Сераля до зданий Скутари на месте древнего Хрисополя и мысленно слагал строки своего нового письма княжне Анне – куда более откровенного в выражении своих чувств, и будто разговаривал с нею через тысячу вёрст тёплого, как мои порывы, моря. Любуясь живостью судоходства в канале, я ощутил на своей спине ветер, пересиливший на миг дуновения бриза с Золотого Рога.

– Позволишь ли поинтересоваться твоим кейфом, Рытин! – ладонь однокашника моего, Андрея Муравьева, легла мне на плечо. – Вот не ожидал! – И не дав мне опомниться: – Согласись, когда смотришь на этот чудный вид, кажется, что какая-либо фантастическая картина вставлена в раму.

Несказанно обрадовался я такому негаданному свиданию. На чужбине повстречать земляка само по себе уже есть немалое счастье и приятное знамение, а тут по прихоти судьбы ещё и добрый знакомый, улыбаясь с высоты огромного роста своего, открывал навстречу объятия. Не скажу, что мы долго учились вместе и дружили – Андрея направили сдавать экзамены для повышения чина лишь на полгода, но мы общались по близости склада характеров и редкому родству интересов, хотя и слушали по большей части разных профессоров. Не чаял отыскать я его в Константинополе, хотя знал, что он некогда был прикомандирован к нашему посольству. До сего дня, однако, сведений о нём раздобыть мне не удавалось: после войны множество чиновников сменилось, а теперь и вовсе военная администрация временно заправляла большинством дел.

– Ты же дипломат, Муравьев! – вскричал я, обнимая его крепко. – Отчего о тебе не ведают в посольстве? И где твой мундир? Что это за, прости Господи, архалук?

– Обожди денька три, и ты сам пошлёшь за таким же! В твоём сюртуке ты не прощеголяешь тут и недели. Я бы оставил тебе свой в наследство, да не чаю удивить приятелей в салоне Волконской. Впрочем, поговаривают, она в Риме теперь… Что до моей персоны, то во время войны я служил в Шумле, и вёл диспут в часы досуга с Хомяковым о славянах. Помнишь своего тёзку? Он совсем оставил математику в пользу общественной философии, но ужасно логично строит доказательства относительно отмены крепостного права и прочих чудес. Подал в отставку после подписания мира, как и я со своего поприща, – поведал он, заправляя белую копну вьющихся своих волос, когда мы сели, не отводя глаз друг от друга. – Рассказывай ты. Как показался тебе Царьград? Ты в каком-то оцепенении.

– Ещё бы! Я в полном восторге и восхищён, – сознался я. – Сколь впечатляюща эта несравненная панорама, особенно, когда представляешь её наложенной на череду веков. Как много осталось от Византии, осквернённого, но не обезображенного, – чубуком я показал на величественный купол Софии и возвышающиеся над зеленью кипарисов мечети и минареты.

Не отвращая от меня взгляда, мановением длинной руки своей он преградил дорогу спешащему мимо нас кабатчику, и на добротном греческом приказал принести ещё кофе. Выяснив, что Андрей никуда не спешит, я отправил мальчишку-разносчика в гостиницу за парой цимлянского.

– Тебя, Рытин, умиляет тяжкое зодчество и безобразные жилища, эти смрадные неправильные переулки? – его костяшки быстро забегали по столу. – Да ты вообще ужель пересекал Золотой Рог? Это – Галата, в прошлом генуэзское подворье, вечный рынок, суета, грязь, третье сословие. Настоящий Царьград – там, ты взираешь на него издали и восторгаешься, возможно, ты и прав, не стоит разрушать магические чары всемирной столицы частыми ревизиями её отхожих мест. Впрочем, ты не знаком с замками и дворцами Европы… Кстати, ты поселился в Пере? Самое безопасное место там – кладбища. Не смейся. При вечерней прохладе все сословия прогуливаются среди могил в Кючюк-Мезарлыке, погосты здесь необыкновенно просторны, живописны и имеют здоровый воздух.

– Захаров предупредил меня об опасности моровой язвы.

– Посему с весны по осень всё здешнее высшее общество, дипломаты, банкиры и просто состоятельные лица живут в Терапье, Сан-Стефано и на Принцевых островах. Только купцы и толкутся на базарах предместья. Итак, завтра вечером непременно пойдём гулять на кладбище. Лучшего места для мимолётных знакомств в окружении гробового постоянства ты здесь не сыщешь. Легкомысленные обещания так свободно льются в безбрежности покоя смертного бесстрастия! За мной шампанское. Закуски обеспечь ты. А на следующий день я намереваюсь отправиться в Буюк-дере, там вся русская миссия во главе с послом Рибопьером проводит лето, а я скоротаю время до зюйда. – Он мечтательно откинул голову и картинно повёл рукой. – Представь себе набережную, где развеваются флаги всех европейских держав, балы, приёмы, музыкальные вечера, вист, сплетни, флирт… Турок там почти нет. На гуляниях вместо досадных покрывал видны свеженькие и хорошенькие личики греческих нимф.

– Прости, но я ожидаю здесь ветра северного, а по правде, патриаршего корабля владыки Афанасия, – смеясь, я дал ему намёк на свою важность. Мне неловко было признаться, что я проспал виды дипломатического предместья.

– Прости – ты, мой друг, но я прибыл раньше, и мой черёд на ветер первый, – он картинно стукнул по столу, перевернув две порожние чашки. – Да ведь всё это пустое в сравнении с тем, как я рад тебя видеть. Вопрошая о Царьграде, я ведь вовсе не об архитектуре помышлял. Не имеет ли, на твой взгляд, город сей вид какой-нибудь нашей третьей, южной столицы России? Не в уединённых казармах Рамис-чифлика, где таится грустный султан, но во дворце посольства нашего теперь решаются все судьбы империи Оттоманской.

Я согласился, заметив, что здесь и впрямь кругом русская речь. Но Муравьев возразил, и, явно имея целью поразить меня какой-нибудь известной ему местной диковиной спросил, знаю ли я, сколько наречий звучит в русской миссии, притом не в общем, а только языков, родных для самих сотрудников. Дабы не дать его тщеславию возвыситься надо мной своим всезнайством, я ловко преувеличил, назвав число четырнадцать, и тем потворствовал только его триумфу, ибо недавно они с советником Фонтоном, не поленившись сделать подсчёт сей, дали точный ответ: двадцать два.