Книга Продавец снов - Александр Журавлев

– Молодой человек, мне понятен ваш максимализм. Я даже в какой-то мере завидую, сколько ещё в жизни вам, Семён Данилович, предстоит узнать. Но для начала усвойте: порой, и плохое делается во благо хорошему. Да, это лучший подарок, который я себе сделал 11 апреля в День всех Тайн. Портрет сослужил мне славную службу, но также и вам. Согласитесь, если бы не он, были бы вы сейчас, в лучшем случае, где-нибудь в местах не столь отдалённых, на лесоповале, и никогда не встретили вновь свою Елену.

– Почему же? Думаю, что в моём лже-шпионстве скоро бы разобрались и эта участь меня миновала.

– Заблуждаетесь. До вашего оправдания прошло бы немало времени, за которое вы бы, Семён Данилович, заболели чахоткой и скоропостижно почили. Оставив после себя лишь вбитый в землю кол с табличкой из фанеры с лагерным номером.

На всё сказанное графом Семён многозначительно улыбнулся и, посмотрев на Елену, ответил:

– Будем считать, что урок не прошёл даром.

Сен-Жермен знаком подозвал лакея и, приняв у него с подноса бокал, дружелюбно пригубил с ними шампанского.

– Ну что ж, коль мы обменялись любезностями, то пора присоединиться к гостям, – сказал он, окидывая взглядом присутствующих.

Елена взяла под руку Погодина, и они не спеша пошли по залу, рассматривая его убранство, при этом замечая, как их со всех сторон пожирают любопытные взгляды. Среди приглашённых Семён узнавал многих знаменитых личностей, кто оставил после себя след в истории.

Около картины, на которой были изображены Цезарь и юная Клеопатра, в приподнятом настроении о чём-то весело шутили мэтры художественной литературы Дюма, Бальзак и Мопассан.

Чуть поодаль, в приватной беседе, расположились на диване фаворитки королей: блистательная мадам де Помпадур, умершая из-за болезни в личных покоях Людовика XV, и привлекательная Франсуаза де Фуа, убитая своим старым ревнивым мужем графом де Шатобрианом после того, как она оставила Франциска I. Граф заботливо вскрыл ей вены и купил снятие с себя всех обвинений. Рядом с ними, сидя в креслах, явно скучали Диана де Пуатье, дама сердца Генриха II, ушедшая из жизни по старости, и прекрасная Агнесса Сорель, возлюбленная Карла VII, прожившая не столь долго из-за отравления ртутью. Королева Франции, безмерно честолюбивая интриганка Мария Медичи, дефилируя по залу в сопровождении фламандского живописца Питера Рубенса, то и дело бросала на них колкие взгляды.

Елена и Погодин, проходя мимо колонны, у которой что-то живо обсуждали философы-просветители Дидро, фернейский мудрец и отшельник Вольтер, знаменитый вольнодумец Руссо и учёный-энциклопедист Даламбер, чуть замедлили шаг и тут же были приглашены ими в свою компанию.

– Неужели Бог ниспослал к нам в чертог земное воплощение ангельской красоты? Откуда вы, очаровательная неподражаемая прелестница? – спросил, раскланиваясь Дидро.

– Из России, – ответила Елена, подавая руку.

– Боже мой, неужели из самой столицы? Как там стоит град Петра, всё так же холоден и величав?

– Столица теперь в Москве, а Санкт-Петербург переименован в Ленинград.

– Да-а-а, времена меняются. Где они теперь, те берега… – покачал головой Дидро. – Хотя история имеет свойство возвращаться на круги своя. А мы дружили с вашей императрицей Екатериной Алексеевной. Ах, какие были у нас беседы! Помниться, подолгу засиживались за ними, много говорили о проведении в России необходимых реформ в духе Просвещения.

– Будет вам об этом, друг мой, – вступил в разговор Вольтер, – сейчас не время предаваться воспоминаниям. Поговорим лучше о красоте. Сударыня, – обратился он к Елене, – для меня честь – познакомиться с вами. Дидро нисколько не кривит душой, вы действительно божественны.

Руссо и Даламбер в знак согласия, выказывая своё восхищение, почтительно кивнули.

– Ваше имя с греческого означает «факел», – сказал Вольтер и, открыто улыбаясь, посмотрел на Семёна. – Думаю, ваш друг Погодин не будет столь ревнив, если я признаюсь в том, что с этой минуты оно станет для меня светом во всех последующих творческих начинаниях. И мой первый же стих после сегодняшнего торжества будет посвящён исключительно вам.

– Благодарю вас, господа, – Елена сделала реверанс. – Даме всегда приятна учтивость столь знатных мужей.

По знаку Сен-Жермена оркестр перестал играть. В правой стороне зала лакеи распахнули витражные двери, и все приглашённые потянулись в замковый парк.

Откланявшись, Семён и Елена влились в мерно двигающуюся толпу.

– Ах, этот Париж, он скоро всех сведёт с ума, только и успевай удивляться! Ну что это за новая мода, того и гляди скоро исподнее носить начнут! – услышала Елена восклицания знатной дамы, шедшей за её спиной.

– Да, голубушка, и не говорите, – соглашалась другая дама, – мода так не постоянна и капризна, одни сюрпризы. Надо будет спросить графиню де Барри, что это за новое веяние.

«Они явно оценивают моё голубое платье», – подумала Елена.

Тут в разговор вмешалась третья дама:

– Можно явиться на приём и нагой, но только не без бриллиантов, это вызывающе безнравственно.

Их рассуждения прервал мужской голос.

– Зачем ей драгоценности, если она сама, как драгоценность, а это никакой модой уже не испортить.

– Интересно к чьей знатной фамилии она принадлежит? – заключила диалог риторическим вопросом первая дама.

Наконец, вся публика вышла из замка, и празднество продолжилось на свежем воздухе.

В замковом парке на большой поляне стояли длинные столы, накрытые белоснежными скатертями с золотым узором и сервированные драгоценной посудой. Воздух благоухал ароматом разнообразных цветов. Ночные бабочки порхали между стриженым сочно-зелёным кустарником, напоминающим формами диковинных зверей. Здесь же пенились и били, освежая прохладой, фонтаны.

Одни слуги держали в руках факелы, освещая торжество, другие разносили вина, устриц, рыбу и дичь. Хрустальные вазы с фруктами и цветами украшали столы. Камерный оркестр играл лёгкую музыку, располагая гостей к беседе и трапезе.

Вдоль цветущей аллеи, ведущей к пруду, стояли ледяные скульптуры и залитые крутые горки. Замёрзший пруд был приготовлен к катанию на коньках и санках. В беседках, окружавших его, подавали шерстяные пледы.

Оживление виделось повсюду, во всех уголках парка. Приглашённые гости не отказывали себе ни в чём. Веселье перекатывалось волнами от одного места к другому. Никто не скучал и не был чем-либо недоволен. Одни играли в фанты, другие – кружились в танце, кто-то исполнял под оркестр дивные романсы, кто-то читал стихи.

К Погодину и Елене подходили гости и поднимали бокалы за талант Семёна, называя Елену его музой. В разгар торжества к ним подошёл и Сен-Жермен. Он широко улыбался, показывая своё участливое расположение к шумному веселью, и только его глаза чуть выдавали в нём некую отрешённость.