Книга Зачарованное сердце - Барбара Картленд

Роберт и Микаэла заехали за ней на машине.

Синтия не могла не понять, что ситуация крайне напряженная. Она не могла знать, что отец и дочь сказали друг другу, но лицо Микаэлы было белее белого, а в глазах застыло отчаяние. Роберт же едва контролировал свои эмоции.

Они возвращались в Бетч-Вейл в полном молчании, и не раз у Синтии возникало неудержимое желание остановить машину и выйти. «Почему я должна связывать свою жизнь с этими людьми? — спрашивала она себя. — Это безумие! У меня предостаточно своих собственных неприятностей!» В ушах еще стоял разочарованный голос миссис Грейвс, когда она позвонила сказать, что не сможет вернуться в ясли.

— Мы будем скучать по вас, мисс Морроу, — вздохнула директриса. — Вы были хорошей няней, и мы высоко ценим то, что вы сделали.

В первую же неделю Синтия осознала непосильность задачи, которую взвалила на собственные плечи, согласившись помочь Роберту.

Настроение Микаэлы колебалось от абсолютного безразличия ко всему до неистовых всплесков энергии, больше похожих на ярость, нежели на естественную потребность деятельности. Микаэла сильно изменилась. Она была уже не прежней девочкой, а страдающей женщиной, невыносимо страдающей.

Иногда Синтия сомневалась, правильно ли они сделали, разлучив ее с Хью Мортеном. Она вынуждена была признать, что чувство Микаэлы не имело ничего общего со слепым девичьим увлечением, не было мимолетной влюбленностью, которая исчезает, как только приходит разлука. Это была настоящая любовь, такая, о которой Синтия до сих пор не имела понятия и которая озадачивала многоопытного Роберта.

Он тоже сильно изменился. «Я была права, — думала Синтия, — что не доверяла ему с самого начала». Это из-за него Микаэла появилась в мир нежеланной, без рода и племени, и данный непреложный факт лишь подтверждал ее первоначальное мнение о легкомысленном характере Роберта. Но, вопреки оправданию ее худших опасений, она обнаружила, что ей трудно продолжать осуждать его. Она вновь и вновь замечала его нежность к Микаэле и те усилия, что он предпринимал, чтобы ее развлечь, его способность держать себя в руках даже при намеренных провокациях с ее стороны. Синтия начала ловить себя на мысли, что в душе защищает его и старается найти ему оправдание.

Микаэла вела себя как женщина с разбитым сердцем и одновременно как избалованный, капризный и упрямый ребенок. Казалось, ей доставляло удовольствие рисоваться перед своим отцом и быть с ним грубой, особенно перед чужими людьми. Синтия ожидала проявления раздражения с его стороны и боялась услышать, как его губы вторят гневу, который сверкает в его глазах, но Роберт неизменно оставался спокоен, мягок и добр.

Он не делал попыток обсудить с Синтией своих отношений с дочерью. Все, чего он просил, это быть рядом, как будто одно ее присутствие поддерживало его и помогало. И ей приходилось принимать участие в бесконечном потоке развлечений и вечеринок, устраиваемых им для Микаэлы.

У Синтии кружилась голова, когда она думала о планах Роберта. Она так много лет избегала общества и светских развлечений, что теперь жизнь, полная суеты, казалась ей возмездием во вселенском масштабе за все прошлые годы. Практически каждый день в Бетч-Вейле или где-то еще в округе устраивались танцы, пикники, поездки на машинах и прогулки на лошадях или на лодках, карточные партии, скачки и игры в теннис и вечеринки, вечеринки по любому поводу и без него.

Дом вечно был полон молодых людей, которые неутомимо болтали и смеялись до самого рассвета. Каждый уик-энд большими компаниями прибывали гости. Синтия сбилась со счета, пытаясь уяснить себе, кто приехал, а кто уже уехал. Она понимала, что Роберт смотрит на нее как на компаньонку дочери, задача которой — присматривать, чтобы дела шли гладко, и удерживать Микаэлу в таком головокружительном вихре, чтобы у той не было времени на размышления.

Задача была не из легких. Синтии с трудом удавалось выкроить для себя пять минут свободы. Она падала в кровать такой уставшей, что не могла ни о чем думать, и сразу же засыпала, как только голова касалась подушки. «Неужели это никогда не кончится?» — то и дело спрашивала она себя.

Глядя на Микаэлу, она удивлялась, как девочка может выдерживать этот фарс, так как все это, увы, было всего лишь фарсом! Роберт играл в радушного, доброго хозяина, не сводил с дочери глаз и явно сомневался в успехе собственной неиссякаемой демонстрации щедрости и гостеприимства.

Прекрасная Микаэла, бледная и утонченная, принимала участие во всем, что устраивалось для нее. Она гуляла, танцевала, говорила, смеялась, но слишком явно давала понять, что делает это вынужденно.

«Когда же их общее безумие закончится?» — вновь и вновь спрашивала себя Синтия. Ей страстно хотелось вернуться в ясли к детям, которые тянули к ней ручонки в искреннем приветствии, или к тяжелой, до боли в спине, работе в госпитале. У нее не было времени думать о Питере, не было времени даже выяснить, уехал ли он в Америку или все еще с Луизой в Англии. У нее не было желания спрашивать о нем, и однажды она осознала, что давно не испытывает боли и тоски по прошлому счастью и что, наконец, после стольких мучительных лет ее сердце вновь принадлежит ей самой и больше никому.

Синтия улыбнулась. План Роберта сработал как нельзя лучше — он излечил ее от любви к Питеру. Не было даже чувства утраты. Она больше не была несчастна! И теперь, будучи совершенно свободной, ощущала еще большую вину и смятение всякий раз, когда смотрела на Микаэлу. Бедная девочка страдала, как некогда страдала она сама, с той лишь разницей, что Микаэла принесла добровольную жертву и сама отказалась от человека, которого любила.

Синтия гадала, что Микаэла могла сказать Хью, что произошло, когда он вернулся. Насколько она знала, между ними в настоящее время контактов не было. Уехал ли он за границу? Был ли все еще в Англии? Никто не мог ответить на эти вопросы, и Синтия, задумываясь над ответами, прекрасно представляла себе, как отчаянно, должно быть, мучает эта неизвестность Микаэлу.

Ей хотелось высказать свое сочувствие, обнять девушку, крепко прижать ее к себе и согреть, если такое возможно, материнской любовью, которой та была лишена. Но Микаэла была неприступна.

Синтия беспрестанно задавала себе вопрос имеет ли кто-либо право вмешиваться в чужую жизнь? Она вмешалась. Она намеренно отговорила Микаэлу от поступка, продиктованного ее сердцем. «Кто я есть, чтобы судить, что верно, а что неверно?» — спрашивала она себя и снова, день за днем, терзалась этим вопросом.

Роберт планировал в следующем месяце огромный бал-маскарад, и Синтия, измученная бесконечными развлечениями для Микаэлы, сделала попытку отговорить его.

— Слишком рано, — протестовала она, — а быть может, слишком поздно. Еще недостаточно тепло, чтобы устраивать посиделки в саду, да и люди не все пока вернулись из Шотландии. Лучше подождать до зимы и дать бал ближе к Рождеству.

— Тогда мы устроим еще один! — упрямо ответил Роберт. — Думаю, нынешний маскарад развлечет Микаэлу.

Синтия взглянула на него, и протест замер у нее на устах. Она поняла, что Роберт пытался подарить Микаэле не просто развлечение. Правда заключалась в том, что он тратил деньги и свою бурлящую энергию в диком желании возместить тот урон, что он нанес восемнадцать лет назад. Но к сожалению, он не мог дать дочери счастья. Это было единственное, что он не мог ей купить. Он предлагал Микаэле защиту и опеку, а ей нужен был только Хью Мортен. Трогательная история, думала Синтия, но чем она могла им помочь? Возможно, лучше всего уступить и согласиться с предложениями Роберта, какими бы бесполезными они ни казались.