Книга Премудрая Элоиза - Жанна Бурен

Было бы напрасным отрицать, что моя предприимчивая и изобретательная натура черпала немалое удовлетворение в исполнении столь грандиозного дела, столь обременного ответственностью. Я сражалась на всех фронтах: духовная жизнь, интеллектуальный поиск, материальное управление, повседневные интересы монастыря — ни одно предприятие не казалось мне невозможным!

Не сознавая того, я, должно быть, обладала немалым запасом энергии. Созидание Параклета стало применением для нее. Должна признать, что если я смогла спастись от крушения, куда рисковало меня ввергнуть разрушение нашей любви, то обязана я этим именно этому предприятию. Его трудность придавала мне новые силы и спокойствие, которое я не надеялась вновь обрести.

Чтобы достичь своих целей, я, не отступая, предпринимала любые ходатайства, любые хлопоты: в 1137 году я добилась получения от Людовика VII, нашего государя, королевской хартии, на веки вечные освобождающей наше аббатство от налога на куплю или продажу предметов первой необходимости. Иннокентий II вновь, по моему прошению, подтвердил в особой булле наши привилегии и права собственности. Нам в самом деле было необходимо, чтобы столь высокая власть подтвердила приобретение наших новых владений: построек, лесов, виноградников, рек и мельниц, которые с течением времени добавились к списку того, чем мы были обязаны великодушию наших друзей.

К этому времени я внезапно заметила в себе «хозяйственную жилку» и находила удовольствие в перечислении и выгодном применении материальных благ, которые я так долго презирала. Во мне оставалось, благодарение Богу, достаточно критического чувства, чтобы самой посмеяться над этим. Разве я не знала, что все эти богатства лишь давались нам Господом на время? Ничто не принадлежало нам, но все Господу. Мне вспомнилось, что однажды ты сказал: «Все, чем мы обладаем сверх необходимого, есть кража!».

Ободряемая твоим примером и дабы ни в чем не отступить от твоих наставлений, я решительно отвергла столь низменное удовлетворение, вновь погрузившись в изучение теологии.

К тому же в течение этих лет совершенствования и созидания ты не прекращал укреплять меня, Пьер, в нашей взаимной переписке, которую я ценила превыше всего.

Потребность пребывать в контакте с тобой, моя дорогая любовь, побуждала меня поддерживать эту переписку с прилежанием. Так что я усвоила привычку писать тебе, прося твоих объяснений по поводу теологических трудностей, с которыми я и мои дочери сталкивались в наших занятиях. Если ты видел в этом лишь любознательность, удвоенную похвальной потребностью в знаниях, то я должна признаться, что в моей душе это было куда больше тайным желанием занимать твои мысли, показывая тебе, до какой степени я слушалась тебя во всем.

Как бы то ни было, я достигла своей цели. Сначала ты послал нам ответ на сорок вопросов, которые нас затрудняли и которые я объединила, чтобы обратиться с ними к тебе. Затем, по моей просьбе, ты написал свой «Гексамерон», полный комментарий к книге Бытия. Немного времени спустя я истребовала у тебя гимны для оживления нашей литургии. Ты сочинил сто тридцать три гимна, и многие из этих чудесных гимнов я пела с восхищением и рвением, воздавая должное, надо признаться, более твоему таланту, чем славе Божией!

Несмотря на дополнительный труд, к которому я тебя таким образом понуждала, мне было столь драгоценно общаться с тобой таким образом, что впоследствии я попросила тебя писать проповеди специально для нас. Ты принял это новое обязательство со своей обычной доброжелательностью и выслал их мне с письмом почти нежным, где писал, между прочим: «Вы, бывшая некогда моей супругой в плоти, а ныне моя сестра в религиозной жизни…»

Неужели, Пьер, тебе надо было обрести уверенность во мне, чтобы позволить себе, с таким запозданием, упоминание о нашем прошлом!

Я сумела не злоупотребить этим движением сердца, которое, не забыв меня, отдалось Богу, и сохранила в своем ответе безличный тон, который ты желал в нем найти. Это было вовсе не благоразумие с моей стороны — я не имела никакого благоразумия в том, что касалось тебя, — это была осторожность и предусмотрительность.

Поскольку твое бурное существование не позволяло тебе нанести нам визит, мне было важнее всего поддерживать наши эпистолярные отношения. Через их посредство я сохраняла связь с твоей судьбой, я следовала рядом с тобой по твоему тяжкому пути.

В самом деле, несмотря на то, что ты окончательно покинул Сен-Гильдас, твое существование подвергалось не меньшим угрозам. Вернувшись в Париж, ты возобновил, несмотря на свои предыдущие обещания и в абсолютном презрении к опасности, лекции на горе Сент-Женевьев, а также составление многих трудов. Ты воспользовался этим также для пересмотра некоторых своих писаний и сочинения новых.

Тут же заинтересовавшись, просвещенная публика последовала за тобой, как она делала это всегда. Привлекательность твоего гения была такова, что стоило тебе появиться, тебя непременно окружала толпа жаждущих читать или слушать тебя.

Увы! и опять твой успех был для тебя роковым! Но не тайные завистники ускорили на этот раз твое падение. Громовой голос возвысился против тебя, способный призвать себе на помощь гром Господень! Предупрежденный одним из своих друзей, которого смелость твоих книг напугала сверх всякой меры, Бернар Клервосский после некоторого размышления обрушился на тебя. Он дважды по-дружески являлся к тебе, советуя изменить свои мнения и не возбуждать своих учеников против правоверия. Это значило мало тебя знать! Не в твоих силах было обуздать свой порыв. Я всегда видела тебя во власти потребности объяснять другим ход твоей мысли. На этот раз, однако, ты должен был бы почувствовать серьезность угрозы. Но ты ею пренебрег.

И вот в 1140 году Бернар встретил в Сито одного из твоих учеников, с которым имел случай побеседовать. Он встревожился, оценив твое влияние на этот проницательный ум и, вследствие этого, на молодежь вообще. Как человек, привыкший заставлять себя слушать, он тут же направил папе и римским кардиналам послания, в которых с пламенным красноречием говорил о твоем влиянии и о тебе самом с большой суровостью.

Это вмешательство произвело огромный шум. Все его обсуждали. Так я и получила сведения о нем в Параклете через нашего епископа. Тревога, памятная по мрачным дням в Аржантейе, вновь овладела мной. Что может статься с тобой, коль скоро противником стал сам Бернар Клервосский?

У меня была причина для беспокойства. События вскоре ускорились самым безжалостным образом. Случилось так, что король наш Людовик VII выбрал воскресенье после Пятидесятницы, чтобы приехать в Санс на торжественную выставку реликвий собора. По этому случаю приветствовать молодого суверена собралась большая толпа. Было решено воспользоваться этим необычным стечением народа, чтобы созвать малый собор.

Именно тогда, Пьер, тебе пришла в голову неудачная мысль просить городского епископа организовать публичный диспут между тобой и Бернаром. Ты счел, что такое стечение обстоятельств позволит тебе изложить свои мнения перед лицом Неба. Это значило идти на слишком большой риск! Но ты сохранял еще остатки той гордой веры в себя, которая всегда поддерживала тебя и от которой тебе удалось избавиться лишь в последний час.