Книга Кое-что ещё - Дайан Китон

В той же папке я нашла снимок торжествующей Дороти Холл, коронованной Артом Линклеттером “Миссис Лос-Анджелес”. Но среди фотографий на букву “Б” не нашлось “Брошенной” Болы Китон, намывающей туалеты в школе. А как же ее мрачная история? История женщины, которая проснулась в одно прекрасное утро, только чтобы обнаружить, что ее муж спустя двадцать пять лет совместной жизни укатил в Юту на единственной машине да прихватил с собой любовницу, чтобы быстренько на ней жениться. Не было в папке и фотографии маленького Джека Холла, который смотрел, как его мать Мэри Элис играет в блекджек на одном из плавучих казино. Собственно, ни Холлы, ни Китоны в анналах газеты больше не упоминались.

У меня в голове постепенно складывалось понимание того, что делает историю достойной попадания в новости. Я решила написать про это книгу – историю одного человека через призму таблоидов. Я назвала ее “Местные новости”.

Когда Вуди предложил мне заменить Миа Фэрроу на съемках “Загадочного убийства в Манхэттене”, я согласилась. Пресса сходила по этому поводу с ума. Не успевала я выйти на улицу, как мне в лицо тыкали микрофоном и спрашивали, что я думаю по поводу развода Вуди и Миа. На самой съемочной площадке царила такая же атмосфера, как при съемках “Энни Холл”, – может, даже более расслабленная, если такое вообще возможно. Карло ди Пальма снимал все на ручную камеру, и порой дубли шли один за другим без пересъемки. В семь утра мы заканчивали гримироваться, а в половине третьего дня уже могли идти домой. Я не могла поверить своим глазам – съемки шли, как по маслу.

Ну а Вуди… Он никогда не обсуждал свою личную жизнь, особенно во время работы.

Сумасшедшие герои

Донна Рот и Сьюзен Арнольд искали режиссера для своего фильма “Сумасшедшие герои”, сюжет в котором был основан на воспоминаниях Франца Лидца. Фильм рассказывал о мальчике Стивене, матери которого Сельме ставят диагноз “рак яичников”. Пока Сельма борется с болезнью, папа перевозит Стивена к своим дядям, один из которых страдает от паранойи, а второй – от маниакальной привязанности ко всякому хламу. Дяди учат мальчика ценить его уникальность. Дядя Артур показывает Стивену, что красоту можно видеть во всем – даже в резиновых мячиках и веревках. Но любить Стивена учит его мать Сельма. И прежде чем она умирает, Стивен делает коробку воспоминаний, в которую прячет мамины помаду, духи, зажигалку.

Я была рада вновь поработать с документальным материалом. Франц Лидц словно пытался сказать всем, насколько вещи – личные вещи – способны хранить тепло наших эмоций. Эта мысль была мне особенно близка. На встрече с Донной и Сьюзен я поделилась с ними своим взглядом на важность вещей в истории любой семьи и рассказала, что до сих пор, как мама, веду дневник. Сьюзен и Донна оказались достаточно отважными женщинами и решили дать мне шанс.

Я впервые села в режиссерское кресло и отчаянно нуждалась в помощи. Я наняла выпускника Калифорнийского университета Грега Яйтанса, чтобы он помог мне с выстраиванием картинки. У него было отличное воображение, и он отличался большой изобретательностью. До того как приступить к съемкам, мы сняли свой собственный фильм – звучит как безумие, но тем не менее так оно и было. Грег держал в руках видеокамеру, а я играла умирающую Сельму, юного Стивена и безумного дядю Дэнни. Произнеся вслух их реплики, я смогла понять, каким должен быть этот фильм. Наш мини-фильм пригодился и при работе с оператором Фидоном Папамайклом, который выполнял все мои режиссерские прихоти. Как ни удивительно, все, кто имел отношение к этому фильму, почему-то шли у меня на поводу, позволяя мне творить в соответствии с моим “видением” фильма. Музыку к фильму, которую сочинил Том Ньюман, номинировали на “Оскар”. У Гаррета Стоувера, главного художника, было полно идей. Да и Билл Робинсон тоже оказался незаменимым членом нашей команды. Актеры же попросту разбили мне сердце – так они были прекрасны. Милейшая Энди МакДауэлл, талантливый Мори Чайкин, Майкл Ричардс, из-за участия которого “Дисней” в принципе дал зеленый свет этому фильму, Джон Туртурро и бойкий малыш Нэйтан Уотт. Я попросту влюбилась в каждого из них.

Я бы хотела вернуться в прошлое, чтобы переснять этот фильм и сделать его еще лучше – теперь у меня больше опыта и я понимаю, что сделать хорошее кино не так-то просто.

“Сумасшедших героев” отобрали для показа на Каннском фестивале, и “Дисней” решил отправить туда меня. Помню, Сьюзен уговаривала меня не нервничать – полет пройдет нормально, а во Франции я буду пить отличное красное вино. Но я все равно напилась перед полетом успокоительного. Сам фестиваль мне очень понравился. Я дала несколько интервью – Los Angeles Times, каналам Е!, и HBO, и CNN, журналам Star и Time. Джо Рот, глава “Диснея”, хотел знать, каким будет мой следующий фильм. На вечеринке жена Ричарда Корлисса похвалила меня за тонкую работу с руками актеров – мол, как изящно они передавали жестами все эмоции. Боясь головокружения от успеха, я забралась в лимузин и поспешила ретироваться. В отеле все встало на свои места. Я сняла нарядное платье, вечеринка осталась в прошлом, я вновь была одна – только на этот раз в Каннах. Этот вечер ничем не отличался от любого другого – вот только моей собаки Джози рядом не было. Ну да не страшно – даже мысль о том, как приятно гладить ее пушистое пузико, заставила меня улыбнуться. Я скучала по этому нашему ежевечернему ритуалу. И как так вышло, что Джози – помесь овчарки и дворняги, гроза почтальонов и соседских собак, – кусачая Джози была единственной, по кому я скучала, глядя в потолок красивого номера за шесть тысяч миль от дома?

ДНЕВНИК ДАЙАН, 29 МАЯ 1995 ГОДА

Из двадцати часов перелета осталось только восемь. Надпись “Пристегните ремни” включается уже пятый раз за полет – я начинаю беспокоиться. Не то чтобы я этого не ожидала – грозовые облака было видно еще в аэропорту. На регистрации женщина в соломенной шляпке жаловалась мужу, как много времени отнимает пересадка в Лас-Вегасе. А в шторм полетать не хотите ли, дамочка?

Я попыталась отвлечься, взяв в руки Time с Рейнольдсом Прайсом на обложке. Его новая книга “Обещание отдыха” преподносилась как “мощная сага об изоляции и одиночестве”. Вот обязательно им было напоминать мне о том, что я одна лечу на этом самолете? Почему рядом нет Уоррена, который подержал бы меня за руку? Я вспомнила папу и как он ненавидел летать. Интересно, он тоже особенно остро чувствовал свое одиночество в небе? Пока я ждала посадки на отложенный уже один раз рейс, читала “Мотель разбитых сердец” – статью, рассказывающую о пьяницах, бездомных и кочевых семьях, которые живут в мотелях вдоль границы Аризоны. В небе сверкали молнии. Я читала про Пола Койла, который после развода вытатуировал на спине имена всех своих шестнадцати детей. А рядом надпись: “Люблю свою семью. Женаты с 12 октября 1958 года, Пол и Джанет Койл, Иллинойс”. Наверное, решил, что так после смерти с его семьей быстрее свяжутся. А вот меня никто искать не будет, если несчастный “Боинг 747” все-таки упадет где-нибудь посреди Атлантического океана.

Я ненавижу, когда загорается знак “пристегните ремни”. Не-на-ви-жу. И ненавижу болтаться в консервной банке на высоте семидесяти тысяч километров над землей. Даже две таблетки успокоительного и стакан вина не помогли. Я прислушиваюсь к шуму мотора – звуки такие, как у машины, когда переходишь с четвертой передачи на третью. Это хороший знак или нет? Мы что, снижаемся? А выше разве лететь не спокойнее? Стюардесса пытается меня успокоить, но это бесполезно. Я в красках живописую себе катастрофу, вижу, как меня размазывает по иллюминатору. Стюардесса говорит, что нас немножко трясет, ну “как старую машину на ухабах”. Она что, серьезно? Это не ухабистая дорога, это воздух! Мы же летим в воздухе, где абсолютно не за что держаться, случись вдруг что! Полеты – неестественное состояние для человека. А еще знаете что? Мне совершенно все равно, где мы сейчас летим! Может, просто попросим капитана, чтобы он вел самолет чуть поровнее, чтобы нас не так трясло? Или, еще лучше, давайте просто приземлимся? Куда-нибудь на твердую землю, можно в Англии, или на Барбадосе. Все равно! Я так больше не могу.