Книга Бледный всадник, Черный Валет - Андрей Дашков

Но Глухову было не до игр, хотя упитанная супруга и попыталась вскоре взгромоздиться на него сверху. Он честно боролся со сном, который мазал ему веки липким сиропом, однако к полуночи уже был в отключке.

Шесть часов небытия промелькнули, как одно мгновение. Вернее, еще быстрее. Глухов их попросту не заметил.

Пробуждение было похоже на болезненное рождение. Он лежал в необычной позе. Голова была сильно вывернута, и шея закоченела. Мутный взгляд был направлен вверх и назад.

Следователя ожидал ужасный сюрприз. Он не заорал только потому, что давно привык к виду растерзанной плоти, как мясник, всю жизнь проработавший на бойне.

Запах в спальне напоминал запах в камере пыток после продолжительной «беседы» с подозреваемым. На этом сходство заканчивалось. Кровь была повсюду, на стенах и даже на потолке – символы чего-то или неизвестный алфавит. Рука нетвердая, будто писал ребенок или дряхлый старик, машинально отметил про себя Глухов. Но «ребенок» натворил и кое-что похуже.

Вскоре Аркадий обнаружил, что петли наручников разорваны, и оба «браслета» свободно болтаются у него на запястьях. Оказывается, ночью он надел перчатки – видимо, для того, чтобы не испачкаться. Между большим и указательным пальцами правой руки было зажато тонкое изогнутое лезвие. Удивительно, как он не порезался во сне… Кровати тоже был нанесен впечатляющий урон. Кто-то выломал толстые металлические крутья и завязал их узлами.

С огромным трудом Глухов сумел повернуть голову. На дальней стене и на двери – те же загадочные письмена. Вспомнив о супруге, он издал стон, хотя и раньше догадывался, чья это кровь. Сам он был цел и не ощущал в себе никаких перемен; даже щетина не отросла за ночь…

Потом он услышал дыхание – легкое, медленное. Дыхание спящего человека.

У следователя отлегло от сердца. В такие минуты начинаешь ценить любого, кто разделит с тобой твой страх. Хотя бы изрядно поднадоевшую супругу… Одиночество сейчас – это было бы невыносимо. Страх нуждается в распространении, в передаче по эстафете. Он заразен, и от него не существует вакцины. Глухов знал это и подолгу держал подследственных в полной изоляции, пока они не начинали сходить с ума. А потом были готовы на все и превращались в легкую добычу…

Он повернул голову в другую сторону. Тысячи ледяных иголок вонзились в скальп. Густая кашица мозга мгновенно вскипела. Казалось, изо всех отверстий брызнула черная пена…

Глухова парализовало. Его мыслительные и двигательные способности восстановились лишь спустя неопределенное время.

Кто-то использовал его жену в качестве чернильницы, а затем (или прежде?) содрал с нее кожу. Полностью. И сделал это с удивительным искусством. Аркадий, который по роду своей основной деятельности был немножечко хирургом, не мог вообразить себе ничего подобного. Образ тонкой кожаной перчатки, снятой с руки, потом долго преследовал его…

То, что лежало рядом с ним, больше всего напоминало пособие по анатомии. Ни один внутренний орган не имел повреждений. Каждое дупло в зубах было на виду. Даже глазные яблоки остались на своих местах – уже засиженные мухами в эту теплую осеннюю ночь. И ОНО ДЫШАЛО. Легочные мешки вздувались и опадали, вздувались и опадали. Полностью осушенная сердечная мышца исправно перекачивала воздух. Это необъяснимое и какое-то бессмысленно-механическое движение было во сто крат хуже мертвой неподвижности.

Такого страха старший следователь не испытывал давно. Точнее, с раннего детства, когда его напугал чужой «близнец» с шестью пальцами на бледных руках, неизвестно откуда взявшийся в отцовском доме. Вывести дитя из ступора и вылечить его от заикания смогла только ведьма Полина.

На этот раз Глухов вышел из ступора самостоятельно. Пока он медленно сползал с кровати, его руки дрожали, а зубы выбивали частую дробь. Браслеты на запястьях весело позвякивали. Выяснилось, что он отползал только за тем, чтобы оказаться подальше от… жены. Прошло немало времени, прежде чем он начал мыслить связно.

У него появились проблемы. Одна – большая; другая – очень большая. Первой и самой насущной проблемой была утилизация трупа. Глухов надеялся, что решит ее, воспользовавшись своими связями. На худой конец, в его доме был просторный подвал с земляным полом.

Другая проблема казалась более отдаленной, но абсолютно неразрешимой. Никто не выдерживает пытку бессонницей. Глухов знал это точно. А раз так, то что он сделает в одну из следующих ночей? Или, вернее, кого РАЗДЕЛАЕТ?..

Аркадий был настолько опустошен, что даже не задал себе главного вопроса. Этот на первый взгляд абстрактный вопрос возник позже и глубоко засел в мозгу, как топор в гнилом пне.

Вопрос был такой: а куда, собственно, девалась снятая кожа?

40. СТАРАЯ ДОРОГА

Он пересек незримую границу, дальше которой папаша никогда не позволял забираться. Дикарь неоднократно нарушал запрет и знал причину своего непослушания – отсюда было рукой подать до старой дороги. Теперь о ней напоминала только просека, поросшая молодняком, и кое-где – параллельные углубления, обозначавшие колею.

Дикарь двинулся на север, потому что слепой проповедник пришел с юга. То был еще один загадочный персонаж папашиных воспоминаний. Человеку без имени нравилось считать его реальным и до сих пор живым. Он надеялся когда-нибудь встретить слепца и спросить того кое о чем. Он заставил бы старика разговориться.

В фатальных предсказаниях было что-то бесконечно интригующее. Еще никто не предсказывал дикарю его судьбу, и потому судьбы пока не существовало. Она была как нерожденный ребенок. Но в любой момент мог случиться выкидыш.

Он шел налегке. Пистолеты и трехдневный запас вяленого мяса – не в счет. Содержимое Патронного Ящика поместилось в кожаной сумке и четырех запасных обоймах. Грубое одеяние из кожи не стесняло движений и было многофункциональным. Пахло от дикаря ужасно, но ему этот запах казался естественным и неизбежным.

А природа буйствовала, словно маньяк перед смертью. Земля давно зализала раны, нанесенные полчищами двуногих. Лес кишел непуганой дичью. И потому с пропитанием проблем не было.

К вечеру дикарь вышел на пологий берег. Река на закате поразила его. Пурпурная вода текла неотвратимо, как само время. От опор моста остались лишь подгнившие столбы. Черные птицы садились на них и тут же взлетали. Каждая уносила с собой за горизонт частицу умирающего дня…

Дикарь вырубил себе шест и перешел реку вброд. Вода была ледяной, но его согревала молодая кровь. Заночевал он в наспех построенном шалаше, под кожаным одеялом. Сквозь листву были видны замерзающие звезды.

Папашины сведения относительно звезд казались ему весьма противоречивыми и радикально менялись по мере того, как дикарь взрослел. В раннем детстве это были свечки, горящие где-то невообразимо далеко, и каждая символизировала чью-то жизнь; затем – глаза демонов, замороженных до поры до времени в черном льду и терпеливо ожидающих своего часа; еще позже – отверстия в небесном пологе, сквозь которые пробивается сияние рая, ну а рай – это, конечно, место, куда попадают после смерти все праведные.