Книга Белая кошка в светлой комнате - Лариса Соболева

Фрол опустился в кресло и замер. Подлетели мальчики:

– Дядя Фрол! Папа скоро вернется?

– Скоро, – кивнул он. – Елена Егоровна, поиграйте.

Лена, беспокойно поглядывая на гостя, которого всегда ждала с нетерпением, заиграла. Он не разбирался в музыке, но любил гармонию извлекаемых из фортепьяно звуков, которым давала жизнь Лена. Он любил смотреть на нее во время игры, следить за уверенностью пальцев, за сосредоточенным на музыке лицом. Огарев ее называл Еленой Прекрасной. Елена Егоровна действительно прекрасна, особенно характером. Фрол никогда не слышал, чтобы она повысила голос или была чем-нибудь недовольна, а трудностей ей пришлось испытать немало. Поначалу ему было неловко за свои манеры, но Лена не замечала неуклюжести Фрола. Он привязался к этой семье, да больше-то у него никого и не было. Как подготовить Лену к чудовищной неизбежности? И еще его мучил вопрос: кто подставил Огарева? Наверняка кто-то из своих, кого полковник не жаловал. Наверняка неосторожные высказывания Георгия Денисовича были истолкованы превратно. Как бы он хотел отыскать эту гниду и спросить: «Что ты чувствуешь, ты доволен, что тебе по ночам снится?»

Лена оборвала на середине музыкальную фразу:

– Никита, поиграй нам «Октябрь» Чайковского. – Уступив место у инструмента сыну, она пересела к Фролу поближе. Когда сын нестройно заиграл, спросила: – Что, так плохо?

– Да нет, просто я устал, – и поднялся. – Пойду.

Кто написал донос? По дороге домой Фрол в уме перечислял сослуживцев полковника, которых отлично знал. И что написал доносчик? Сведения хранились в строгой секретности, значит, Фролу тоже не доверяли. Что последует за недоверием? Арест? Не страх сковывал Фрола, а бессилие что-либо сделать. Бессилие и одиночество. Он остался один в мире, который сошел с ума. Он остался наедине с тягостными мыслями, растерянностью, непониманием. Его состояние губительно сказывалось на вере в идеалы, Фрол часто задавал себе вопрос: за что они с Огаревым воевали в Гражданскую?

Он открыл ключом свою дверь, полагая, что в квартире никого нет, и замер на пороге. Василиса елозила тряпкой по полу, подоткнув подол юбки до самых бедер.

– Ой, Фрол Пахомыч… – улыбнулась она. – Я тут скоро…

Он уже не раз заставал ее в своей квартире вместо сестры. Ну, может, им так удобней. Платит-то он исправно, и какая разница, кто уберет и приготовит? Но сегодня домой вернулся совсем поздно, а Василиса снова здесь. Значения он этому не придал, тем временем она метнулась к нему, бросила мокрую тряпку к ногам, сама присела рядом:

– Вытирайте и проходите.

Вытирая сапоги о тряпку, Фрол рассматривал Василису, будто первый раз видел. Впрочем, в таком виде действительно первый. С плеча соскользнула нательная рубашка, открыв половину груди, а Василиса будто этого и не замечала. Она хороша, кожа белая, тело налитое.

– Где Даша? – задал он дежурный вопрос, отвлекаясь от прелестей Василисы.

– Приболела, – ответила та, провожая его на кухню. – Я тут поесть состряпала… Будете?

Фрол повесил шинель, поправил гимнастерку, после этого полез в шкаф. Последние дни он выпивал по вечерам стакан водки, чтоб заснуть и ни о чем не думать. Налил водки половину граненого стакана, сел и уставился на дно. На дне плавало зернышко пшена, одиноко покачивалось, когда Фрол наклонял стакан то в одну, то в другую сторону. Почему все не так, как виделось и мечталось? Фрол ощущал себя зернышком, брошенным в колодец на погибель.

Василиса поставила перед ним тарелку с едой, он выпил водку, посмотрел в стакан – зернышко пшена прилипло к стенке. Нет, не выбраться ему из колодца. Он не стал есть, а занюхал водку кулаком и поднял глаза на суетившуюся Василису. Нательная рубашка истончилась, сквозь ткань просвечивала грудь с розовыми сосками… и шея у нее гладкая… Фрол тряхнул головой, погрузился в невеселые думы о полковнике Огареве и о себе: ему-то как быть?

Вдруг раздался грохот упавшего ведра, Фрол кинулся в прихожую. Василиса, видимо, споткнувшись о ведро, упала, вода разлилась по полу. Он помог ей подняться.

– Ничего, Фрол Пахомыч, – сконфуженно лепетала она, морщась от боли. – Маленько ушиблась. Забыла ведро…

Сконфузилась, а тело ее так и льнуло к Фролу, горячее, плотное, упругое. Бессознательно руки Фрола притянули девушку к себе, гладили по спине, обнаженному плечу, сжали грудь. Василиса окончательно смутилась:

– Ой, да что ж это вы…

От смущения прикрыла глаза длинными ресницами, зарделась, часто задышала и не отстранилась, не сбросила его руки, продолжавшие сжимать тело. Когда Фрол впился ей в губы, Василиса обмякла, и это был знак, что она не против. Не против? Да это же она соблазняла его, оголившись, насколько позволяла нескромность, только он не догадывался раньше. Фрол подхватил ее на руки, отнес в комнату и кинул на диван, обтянутый кожей, с высокой спинкой. И не имело значения ее кудахтанье:

– Да как же это… Фрол Пахомыч, да что же вы… нельзя так-то…

– Еще скажи, что папаша тебя заругает, – снимая с себя одежду, проворчал он.

– Я сама над собой хозяйка, – сказала она. – Иди ко мне… Фрол…

С тех пор она часто оставалась ночевать у него. Василиса была ласкова, услужлива, в постели безудержна. Он уж подумывал: а не взять ли ее за себя? Но именно услужливость, переходившая в заискивание, не нравилась Фролу, ему виделась за ней неискренность. Ну, еще она была немножко глупа, но это не столь уж большой недостаток. Однако иногда Василиса раздражала его и назойливостью. Двух людей, живущих вместе, связывает не только общее одеяло, но и доверие, понимание. Ему нужна была не просто женщина, а друг. Получив Василису, Фрол не посмел бы довериться ей, поделиться сокровенным и, возможно, получить совет. Ну, хоть как-то излить душу. В общем, расслабиться он нигде не мог, даже дома.

19

– Молодой человек, сходите-ка на кухню и поставьте чайник на огонь, все равно торчите здесь без толку, – «вежливо» обратилась Регина Аркадьевна к Вадику. Тот, украдкой посмеиваясь, поплелся выполнять поручение, задержался на кухне. – И не стойте над плитой, как шаман, чайник у меня со свистком. Потом заварите чай.

Вадик вернулся, скромно сел на свое место. Архип Лукич не сводил глаз с Регины Аркадьевны, а она не торопилась продолжить рассказ, курила.

– Я понимаю, вам нелегко выкладывать посторонним людям тайны, которые Фрол доверил в порыве откровенности, – осторожно сказал он, чтобы не спугнуть старушку. Ему тоже нужна была ее откровенность.

– Да я не о том думаю, – проговорила она с досадой. – Я выбираю главное, чтобы не торчать на второстепенных вещах…

– О, нет, нет! – робко запротестовал Щукин. – Нам желательны подробности, а главное мы отберем сами.

– Этот мальчик, он тоже следователь? – указала она подбородком на Вадика, который, кажется, раздражал ее своим присутствием.