Книга Измена, сыск и хеппи-энд - Светлана Гончаренко

— Скажите, а что в этом здании было в старину? — не удержалась позже от вопроса Вика.

— Кажется, военно-полевой суд и гауптвахта. Что-то в этом роде, — ответил Пролежнев. — Холод тут собачий. Зимой топят, и можно хоть иногда на батарею ноги положить. Зато когда отопление отключают, как вот теперь, замерзаем на корню. Даже летом в жару поминутно горячий чай пьем. У меня в прошлом году одна свидетельница тут даже воспаление легких подхватила. Дело было в июле, она и додумалась явиться в чем-то пляжном — в маечке какой-то, шортиках. На ногах вьетнамки. Естественно, кончилось все больницей. Вот и вы пальто зря сняли. Конечно, это ваше право, но если пробирать начнет, не стесняйтесь, оденьтесь!

Вика надела пальто, застегнулась на все пуговицы, надвинула на лоб шапочку, чтобы не зябли уши, и приступила к еде. Бутерброды ей, как назло, достались с колбасой, но она до того изголодалась и продрогла, что съела все до крошки, невзирая на сало. Выпила и горячий невкусный чай. Пролежнев в это время тактично смотрел на улицу сквозь волнистые стекла.

— Здесь под нами громаднейшие подвалы, чуть не в два этажа, — пояснил он. — Подвалы полны ледяной воды. Какие-то особые студеные родники бьют там зимой и летом. Говорят, что это ценный памятник природы. Здание это раньше в самой середине Нетской крепости стояло. Осадят, бывало, киргиз-кайсаки крепость, а в подвалах неистощимые запасы отличной питьевой воды. Не глупо придумано? А то, что здесь и гауптвахта помещалась, тоже логично. Принципы гуманности лишь недавно вошли в нашу жизнь.

— Но крепость уже двести лет, как сломали! — вспомнила Вика.

— Это здание сломать не удалось ни тогда, ни позже.

— Так зачем здесь прокуратуру сделали? Даже несолидно: все поголовно ходят в валенках.

— Мы давно просим другое здание, но у нас плохо с финансированием. До нас тут кожно-венерологический диспансер был (в начале перестройки его перевели в бывший детский сад “Улитка”). Представьте, многие больные отсюда переезжать не хотели — в холоде у них их парша не так чесалась. Зато врачи тонны жалоб писали и даже объявляли голодовку: пусть, мол, лучше больные чешутся, чем нам мерзнуть. Наплевали на клятву Гиппократа и переехали в “Улитку”. А мы въехали сюда с Больничной, из бывшей ветеринарной клиники. Там, конечно, тепло было, но здание ветхое, деревянное. Крыша текла, блох в обшивке полно сидело с ветеринарных времен, да и удобства, извините, на улице. Хрен редьки не слаще.

Все эти занимательные сведения Пролежнев сообщил и бутерброды принес лишь после того, как Вика наговорила на магнитофон всю свою историю, начиная с пакостей Пашки и Лариски на складе и кончая появлением сегодня в “Грунде” Дунина с Вовой. Показания свидетельницы Царевой выглядели на редкость нелепо. Вике не верилось, что она за короткое время смогла наделать столько самых несуразных глупостей. Пролежнев утешал ее тем, что стилистически подработанный протокол будет ничуть не хуже прочих в его практике, и, читая его, никто ничему не удивится. Поначалу опытный следователь, конечно, не верил ни единому Викиному слову, тем более, что она не могла сообщить ни теперешнего адреса Пашки, ни отчества Лариски, ни года рождения Гузынина. Лед был сломан, когда Вика подробно описала внешность Духа и трех богатырей. Пролежнев сразу оживился, вскочил и распахнул шкаф, из которого ощутимо пахнуло холодом, как из погреба. В шкафу нашлась зеленая папка, а уж в папке — расплывчатая фотография Викиного киллера. На фотографии у киллера была улыбка слабоумного и выпученные глаза, чего в жизни не наблюдалось.

— Он? — спросил Пролежнев.

Да, это он, — без колебаний ответила Вика. — Его зовут Дух. Только выражение лица у него здесь какое-то странное. Он, наверное, нарочно такую глупую рожу скорчил?

— Скорее всего. Ведь он не глуп — Всяких Владимир Игоревич двадцати пяти лет от роду. Его кличка действительно Дух. Сын ветерана афганской войны. Подозревается в причастности к нескольким тяжким преступлениям.

— А три богатыря?

— Попробуйте опознать их здесь.

Вика стала перебирать предложенную Пролежневым пачку фотографий. От обилия неприятных мужских портретов ее снова пробрала дрожь, невзирая на застегнутое пальто. Она отложила изображения скользкого Дэна и Стасика-Балаганова. Толстяков в пачке было полно, но все они казались Вике на одно лицо. Вот если б она его живьем увидела, то узнала бы мигом и даже без всякого лица, по одним только длиннющим рукам!

— Скоро вам представится такая возможность, — обрадовал ее Пролежнев. — Это члены преступной группировки Очкастого. Опергруппа уже выехала по данному вами адресу на Инернациональную. С минуты на минуту она доставит сюда задержанных, и вы опознаете своего толстого.

Вике до того стало холодно, что она натянула перчатки.

— Опознание? — спросила она. — Это что, вы посадите на скамеечку несколько толстяков, и я должна буду одного выбрать? Я такое видела в кино.

— Что-то в этом роде.

— А он потом возьмет и зарежет меня?

— Ну уж сразу и зарежет. Совсем не обязательно! Не пугайтесь так. Уж если вы на Дунина не побоялись перед телекамерой наброситься, то тут уж чего… Хотя честно, без дураков: вы в самом деле в опасности. В такое дело влезли, что просто удивляюсь, как у вас духу хватило. Вы из “Грунда” и не могли не представлять, какая сила Дунин. Я не знаю даже, что теперь со всем этим делать.

— Дунина посадить, вот и все, — предложила Вика.

— Неужели вы так наивны? Это же Дунин! Вы видели таких людей сидящими?

— Нет. Но лежащими видела. Малиновского, например. Что, они, эти люди, из другого теста сделаны? За Духом опергруппа едет, а Дунину — набор шоколада?

— Ох, вы, похоже, таки не понимаете! Дунин — человек очень влиятельный и богатый. А чего у нас нельзя купить за деньги! Покупаются свидетельские показания, документы, судьи…

— Мясокомбинаты, нефтяные вышки. Убийцы в черных шапочках. Да знаю я все! Но и вы наивны, пусть и следователь по особо важным делам. Разве ваше расследование не находится под личным контролем губернатора?

— Находится, — вздохнул Пролежнев. — Каждый день от нас требуют конкретных результатов…

— А вы суете начальству даму в шляпе? И этого лапотного колбасника Приходько?

— Откуда вы… Что вы этим хотите сказать? — раздраженно спросил Пролежнев, и спустившийся мрак его бровей ясно показал Вике, что больше он ей ни бутербродов не принисет, ни чаю из своего электрического чайника не даст.

— А вот что, — таинственно прищурилась Вика; ей только что в голову пришла очередная шальная мысль. — Губернатор хочет, чтоб вы не байки ему рассказывали про дамские банды, а изобличили настоящего преступника. Это Леонид Михайлович Дунин и никто другой. Значит, губернатор наверняка хочет, чтоб вы посадили Дунина!

— Я никого не сажу. Приговор выносит суд. И вообще вы какую-то ахинею несете, — отмахнулся Пролежнев.

Вику это не смутило.