Книга Контрольная диверсия - Михаил Белозеров

Вот и разделился майдан, понял Цветаев, вот и пришёл конец рукоблудной революции.

— Спасибі! — искренне поблагодарил он.

На площадь «Нетерпимости» всё ещё выясняли отношения. Майданутых было меньше, они терпели поражение, а уходить собирались никак не меньше как громко хлопнув дверью, то есть со стрельбой, дракой и соплями: «Нас зрадили!» Революция закончилась, несмотря, на то, что майданутые хотели вечно продолжать её. Кто на рукоблудной войне побывал, тот здоровья не видал.

В соответствии с рекомендациями бандерлогов, Цветаев свернул на бульвар Леси Украинки и через две минуты уже тормозил на Верхней улице у дома Тарасовой. Здесь ничего не изменилось, разве что у откоса стоял микроавтобус с тонированными стёклами и заляпанными номерами. Под колесом валялась бутылка из-под водки.

Цветаев не стал надевать куртку из-за жары. Подошёл к автобусу, заглянул на место водителя, оно оказалось пустым, внимательно посмотрел в парк на откосе, словно там был ответ на все вопросы, а потом — на высотку, и покачал головой. Нехорошо, решил он, нехорошо, а что «нехорош», сам не знал, хотя подспудно ощутил подвох. После этого на всякий случай достал пистолет и передёрнул затвор, хотя не был уверен в правильности своих действий.

В подъезде пахло туалетом и, как обычно, вездесущими кошками. Дом же был полон непонятных шорохов и звуков, которые таили в себе скрытую угрозу. Цветаев на полусогнутых, словно проводил зачистку, крался, как зверь, помня о тех, кто прикатил на автобусе. Но столько ни осторожничал, сколько ни пытался разобраться в этих странных звуках, наполняющих дом, и в своих ощущениях, тревожных, как наваждение, вид голого человека, справляющего малую нужду на лестничной площадке, явился для него полной неожиданностью, и всё тут же стало на свои места: монотонный шум вдруг оказалось журчанием мочи, а говор — человеческой речью, доносившейся из-за неприкрытой двери, за которую юркнул смутившийся человек. Был он худой и синий, как слива, из-за многочисленных наколок.

Цветаев выпрямился, спрятал пистолет в наплечную кобуру и, сам не знаю почему, вздохнул с облегчением: слава богу, никого не пришлось убивать. Человек появился так же стремительно, как и исчез. На это раз он был в полосатых трусах по колено и с сигаретой в зубах.

— Фу, напугал ты меня, — произнёс он миролюбиво, — дай огоньку.

Цветаев протянул зажигалку и спросил:

— А что здесь такое?

— Пьём, гуляем! — человек с уважением поглядел на пистолет, торчащий рукояткой вперёд.

— И Зинка здесь?

— И Зинка, — с едва заметным вызовом ответил человек.

Цветаев сделал вид, что в данный момент не претендует на неё, что зашёл сюда случайно. Из-за двери высунулась простоволосая девица с потекшими глазами:

— Паша, ты скоро?..

Но увидев Цветаева, смутилась и юркнула назад. На девице ничего не было, кроме галстука и серёжек в ушах.

— Только она занята, — многозначительно сказал Паша и широко улыбнулся, впрочем, пьяная ухмылка так и гуляла у него на губах.

— Ничего, я в следующий раз приду, — пообещал Цветаев и сделал шаг назад, словно Зинка его действительно мало интересовала в том смысле, как решил Паша, хотя у неё и были соблазнительные формы и всё такое.

— Хорошо тебе, а нам завтра на фронт. Понимаешь, что это такое? — спросил Паша, возвращая зажигалку и выпуская в зловонный воздух подъезда струю дыма.

— Понимаю, — согласился Цветаев, хотя подумал, что на войну должны идти только львонацисты, они как бы заточены для этого и ни для чего другого не годятся.

До сих пор любой бухающий звук заставлял его вздрагивать, а малейший щелчок он принимал за выстрел. Не отвык он ещё от фронта, и по-своему тихий Киев производил на него сюрреалистическое впечатление тихого болота, в котором, однако, ещё не всё перегнило, а булькало и пускало газы.

— А я вот, брат, откровенно трушу, — серьёзно поведал Паша и перестал кривиться в ухмылке. — Не обучен, ни разу не стрелял, даже танка вблизи не видел.

— А куда вас?

— Чёрт его знает! Говорят, под Саур-Могилу.

— Так, э-э-э?.. — удивился Цветаев и понял, что тоже перестал ухмыляться, а начал кивать, сочувствуя Паше.

— Вот именно, и я о том же! Мясорубка, мать её! Нам даже чипы на успели вшить.

— Какие чипы?

— Идентификационные. Мы уже сговорились к русским податься, братья как-никак, крови одной, соболезнуют нашему несчастью. Не стрельнут?

— Не знаю, — признался Цветаев, хотя вспомнил, что есть приказ по Народной армии как можно больше брать пленных, распропагандировать их и отсылали в тыл великий Украины, чтобы они в свою очередь разлагали население, чтобы у того открылись глаза на правду жизни, на войну, на СССР, который мы потеряли, на великую Россию, которую приобрели, и чтобы прекратило бандерствовать и промышлять за чужой счёт, не прыгало и не сроило козни, а думало, думало, думало и ещё раз думало, прежде чем что-то вякать. Целая стратегия однако.

— Мы решили, что не стрельнут, если с белыми флагами пойдём. Отсидимся, пока здесь заварушка не кончится. Лично я сразу сдамся. В живых останусь, а там поглядим, может, вообще сюда и не вернусь. Надоела мне Украина: ни покоя тебе, ни свободы.

— А куда собрался? — полюбопытствовал Цветаев, хотя за такое провокационное любопытство можно было получить в зубы.

— Рыбку хочу половить, — чуть помедлил с ответом Паша, — на Сахалине. Говорят, там природа зашибись. Денег наконец заработаю. А к старости егерем стану, чем не жизнь? Лес, охота, дом, семья. Главное — тихо и спокойно.

— А откуда ты? — спросил Цветаев и подумал, что тоже хочет жить красиво, но не получается до сих пор.

— Из Мукачево, русин. Седьмой батальон территориальной обороны Закарпатья. Схватили вот, иди воюй! А за что?! За это?! — он развёл руки, показывая на обшарпанные стены, намекая таким образом, что вся Украина в таком же плачевном состоянии.

— В Мукачево черешня хорошая, — вспомнил Цветаев студенческие годы и «Красную горку» за Латорицей. А ещё там было дешёвое вино. — Ладно, брат, — сказал он, — береги себя. Удачи тебе. Много не трепись. Делай дело тихо и осторожно, власть нынче собачья.

— Да мы уже в курсе… — проникновенно задышал Паша. — Так, может, зайдёшь? Зинку мы тебе уступим.

— В следующий раз, — пообещал Цветаев. — Зинка никуда не денется.

— Это точно! — засмеялся Паша. — Бывай, мужик!

Они обрадовались, что поняли друг друга, обнялись, и Цветаев ушёл восвояси. Ситуация 404 — делать здесь больше нечего. Тарасову оставим на потом. Да она, поди, мало что знает. Ну, ходил к ней Сашка Жаглин, ну, использовал, быть может, вслепую: сбегай туда-сюда, принеси-отнеси то-то. Вернёмся, когда на любимом Булгаковым Подолье адрес проверим. А Зинка пусть пока кувыркается с новобранцами.