Книга Щитом и мечом - Дмитрий Дашко

Пока доберёшься, всё на свете проклянёшь, всем на свете святым свечки пообещаешь поставить.

Дороги – это жизнь. Дороги – это смерть. Расклад не всегда зависит от путника.

Эта на долгие версты выглядела пустой: никого, если не считать отряда из полудюжины всадников в походной одежде, сопровождавших подводу. На подводе лежал на спине и отрешенно смотрел в безоблачное небо человек с осунувшимся больным лицом. И пусть выглядел он так, словно его только что вытащили из могилы, ближние всадники не спускали с него глаз, а возница каждые несколько секунд оборачивался, и во взгляде его сквозил страх.

Ещё б не бояться легендарного разбойника Сапежского! Пусть одноногий, перенесший тяжёлое ранение и не вылеченный до конца, он всё равно оставался зверем в человеческом обличье. А раненый зверь в три раза опаснее!

Впереди неспешно ехал на вороной кобыле одутловатый мужчина: судя по облику и спеси, явно не подлого происхождения. Сведущий обыватель сразу бы признал воеводу Фёдора Прокопича, мужа степенного и благочинного.

Дорога проходила неподалёку от бьющего из земли ключа. Всадники не отказали себе в удовольствии спешиться, дабы вдоволь напиться холодной, леденящей зубы и удивительно чистой воды. Ключ почитался за местную святыню, воде приписывали целительные свойства, и потому сюда часто захаживали не только из окрестных сёл и деревень, а даже из города. Бывали тут столичные гости, что с Москвы, что с Петербурга. Слава – она такая: по всем весям разлетается, быстрым оленем бежит, в дальние уголки заглядывает.

Утолив жажду, кавалькада продолжила движение, сбавив темп: так получилось, что теперь путникам пришлось полностью положиться на Сапежского. Он стал проводником и где взмахом руки, а где голосом указывал нужное направление.

– Смотри, аспид, – пригрозил хлыстом воевода. – Коли обманешь, жить тебе недолго. Запорю.

– Моё слово твёрдое, – отозвался проводник. – Токмо и ты, Фёдор Прокопич, своего обещания не забывай.

– А ты не сомневайся. Покажешь, где награбленное сохранил, а я уж похлопочу, чтобы к тебе снисхождение было.

– Да уж расстарайся, воевода, – буркнул Сапежский. – К лесу правьте, покуда не проскочили.

– К лесу? – по голосу было слышно, что Фёдору Прокопичу не понравилось направление, но он оглядел свою охрану и успокоился.

Пять хорошо вооружённых всадников – сила, способная дать хороший отпор. Да и после того, как благодаря стараниям двух столичных сыщиков шайка того же Сапежского была разбита в пух и прах, прочие разбойники попритихли и носа не показывали.

Тут мысли воеводы вернулись к посаженному под арест Петру Елисееву. Вроде нехорошо получилось: не будь того, ещё неизвестно чем бы закончилось противостояние с главарём шайки. Но… коль удосужился вляпаться в дело об убийстве, к тому же наследил преизрядно… По всему выходит: сам виноват. А раз так – совесть Фёдора Прокопича чиста. Что мог, сделал: дал второму сыщику, пусть и мальчишке, но всё одно смекалистому, цельные сутки на установление истины. Окажись на месте воеводы кто-то иной, вряд ли бы и на это сподобился. Князя прирезать – не девку обрюхатить. Тут башкой отвечать надо.

К тому же как удобно всё получилось! Мешались ему под ногами петербургские гости. Фёдор Прокопич знал, что у Сапежского есть ухоронки, а в них и злата, и серебра на долгую жизнь всей фамилии хватит.

Воевода пообещал тому устроить так, чтобы живота не лишили, разбойник и клюнул. Согласился показать место.

Дальше у Фёдора Прокопича всё было продумано. Не хочется делиться с казной. А коль не хочется, так и не надо. Потому и взял с собой только доверенных людишек. Спрятанные сокровища найдут, воевода поделится с ними долей малой. А Сапежского пристрелят. Дескать, чуть не убёг, насилу справились.

Судите сами: сыщики при таких раскладах лишние. Один вред от них и беспокойство. Пущай другим занимаются. Один о своей судьбе думает, а второй по городу рыщет, чтобы братцу своему помочь. Не до Сапежского им. А показания, что настоятеля он убил, разбойник уже дал, на то протокольный лист имеется. Ни один судейский крючок не придерётся.

Складно всё вышло! Лучше не бывает. Знать, благоволит Фортуна.

Воевода усмехнулся довольно и пришпорил кобылку, торопясь добраться до клада как можно быстрее.

Вот последний всадник скрылся в лесной чаще, его конь будто на прощание махнул хвостом.

Через несколько минут зазвучали выстрелы. Стая птиц, вспугнутых канонадой, взмыла высоко в небо, на котором по-прежнему не было ни облачка…

– Стоять, пёсий сын! – Двое полицейских резво кинулись ко мне, едва не столкнувшись на бегу.

Я поднял руки:

– Стою, братцы!

Из-за спины появился Иван, он нервно отстранил ретивых служак закона.

– Не троньте его! Он со мной.

Мрачные полицейские отступили.

– Где воевода?

Секретарь Фёдора Прокопича потерянно произнёс:

– Ещё с утрева отбыть изволил. К обеду обещался быть. Однако что-то припаздывает. Не знаю почему.

– Всё ясно. Опять от нас прячется, – раздосадовано сказал Иван.

– Никак нет. Он с разбойником арестованным поехал, – пояснил секретарь.

Я зло выругался. Мотивы, которыми руководствовался воевода, были понятны. Фёдор Прокопич думал о своём кармане.

– Допросные листы Сапежского есть?

– Имеются, – закивал секретарь.

– Где они?

– Фёдор Прокопич не отдавал распоряжений насчёт вас.

– Где бумаги?! – теперь уже рявкнул я.

– Чичас будут. – Перепуганный секретарь бросился к большому сейфу и, немного покопавшись, извлёк папку.

Я вырвал её у него из рук.

– А теперь всем выйти отсюда! Ну!

Полицейские недоумённо переглянулись, но секретарь, который вдруг осознал, что со СМЕРШем шутить не стоит, потянул их за собой из кабинета.

Мы с Ваней остались наедине.

Я положил на стол первый лист, углубился в чтение. Почерк у писавшего протокол, слава богу, оказался разборчивый.

Потрошили Сапежского грубовато, но грамотно. Вот пошли признания по прошлым делам, включая те самые злополучные нападения на Забелиных и Лоскутовых. Ага, вот и то, что привело нас сюда: убийство настоятеля Марфинского монастыря – отца Лариона.

Хм… никакой связи с князем Четверинским. Якобы действовал из корыстных соображений: хотел взять монастырскую казну, настоятеля убили случайно: старец оказался слаб сердцем.

Кстати, прояснилась загадка с тем, как разбойники проникли за стены богоугодного заведения. Монашеская братия чистотой нравов не отличалась, только, в отличие от брата Азария, предпочитала прекрасный пол. Сапежский и его помощники накинули на себя женские тряпки и ввели тем сторожа в заблуждение. Тот беспрепятственно распахнул ворота перед «гулящими девками».