Книга Убийство в кибуце - Батья Гур

Только после этого она села, вытащила из уголка рта недокуренную сигарету и сказала:

— Странный вопрос. Мы вообще не знали, куда нам ехать. Здесь мы появились благодаря Срулке. Срулке — это член кибуца, который умер месяц назад, — пояснила она.

— А как он появился на вашем горизонте?

Гута удивленно посмотрела на него и спросила:

— Сколько вам лет?

— Сорок четыре, — ответил Михаэль. Он знал, когда нужно говорить правду.

— Значит, вы ничего не знаете, поскольку этому в городских школах не учат. Говорят только про Холокост. Здесь мы стараемся, чтобы дети знали больше о той роли, которую члены кибуца сыграли в Войне за независимость, о Еврейской бригаде и об организации, которая называлась Бериха.

— Бериха? — спросил Михаэль, и Гута кивнула головой и насмешливо глянула на него. Она провела загорелой рукой по седым волосам:

— Для вас это должно звучать, как название детской книжки. Вы ведь слышали о ней? — Закурив очередную сигарету, она спросила: — Вы — социальный работник? — Михаэль подтвердил ее догадку неопределенным жестом. — Тогда вы должны знать такие вещи, — сказала Гута таким тоном, словно перед ней сидел ребенок.

Тогда он решился на прямой вопрос:

— Что такое Бериха?

— Во-первых, о ней можно прочитать в книжках, если уж вам так захочется. Вот, например, книга Авилова, — сказала она, вставая и доставая с книжной полки большой том. — Он был одним из создателей этой организации. В ней участвовало все еврейское население Палестины, хотя потом мы слышали, что между ее отдельными фракциями были столкновения.

— Из-за чего? — спросил Михаэль.

— Эта организация помогала добраться до Израиля беженцам, и, как это всегда бывает, кое-кто пытался использовать беженцев в борьбе за власть. Человеческая натура! — с презрением сказала она и выпустила дым в сторону. — Борьба за власть! Мы были в Италии, в Милане, в лагере для беженцев, и тоже оказались между двух огней. Аналогичные центры были повсюду — в Австрии, Чехословакии. В Милане лагерь был ужасным, полный хаос, никто ничего не знал… И если бы не Срулке, который остался там после службы в Еврейской бригаде, то кто знает, что бы с нами произошло. Фаня была такой слабой…

«И что я тут рассиживаюсь? — подумалось Михаэлю. — Зачем говорю о вещах, которые меня могут неизвестно куда завести?» Но тут внутренний голос как будто против его воли произнес: «А ты знаешь, почему ты здесь оказался, что тебя сюда привело?»

— Вы хотите, чтобы я вам все рассказала? Но это длинная история, — произнесла Гута. В комнате темнело, и она поднялась, чтобы включить свет. Михаэль понял, что ей хочется поговорить. Он решил воспользоваться установившимся между ними доверием, прежде чем оно вновь разрушится. — Да, история длинная, — повторила она и вдруг улыбнулась. — Будь у меня талант, я бы об этом написала. Мы пробрались в Италию пешком, через Альпы. Через границу нас провезли в закрытых грузовиках, как скот. Это было в сорок шестом. Кругом процветала коррупция, все брали взятки, и итальянская полиция не была исключением. Они даже не подняли брезент на машинах. Так мы добрались до железнодорожного вокзала в Вероне, а оттуда нас отправили в Милан, где была кухня, кормившая всех беженцев. Но это был всего лишь пересылочный пункт, после которого мы оказались в замке Гандольфо. Там мы провели полгода в ожидании парохода. Там же мы встретились со Срулке. Оттуда мы попали в Метапонто, где находился лагерь для душевнобольных.

— Душевнобольных? — переспросил Михаэль.

Она посмотрела на него так, словно забыла о его присутствии.

— Так он назывался для маскировки, — сказала она. — Там не было ни еды, ни воды. Корабль стоял в пяти километрах от берега. Мы провели там три дня, пока нас проверяли власти. Все это время мы прикидывались душевнобольными. Помнится, нам кричали: «Прыгайте, прыгайте! Кричите! Инспекция идет». Потом нас погрузили на это старое суденышко. Весь путь мы проделали так, словно были в концлагере. Не было даже места, чтобы как следует прилечь. Кончилось все тем, что судно дало течь и стало тонуть. В этот момент подошли английские крейсеры. Англичане стали переводить нас на свои корабли. Вот так мы оказались в Хайфе в ту ночь, когда там взорвали нефтеперегонный завод. — Она сделала глубокий вдох, словно та ночь снова предстала перед ней, и продолжила: — Охрана в красных беретах сводила нас с кораблей по одному. Я спросила английского офицера, можно ли отправить письмо, и он ответил, что отправит сам, если я напишу. Я написала Срулке, поскольку он был единственным человеком, которого я узнала за шесть месяцев, проведенных в Италии. Я написала, что мы в Хайфе, что не знаю, какая судьба нас ждет. У нас отобрали все вещи, отвели в какое-то здание и сказали, что мы там будем спать. Тот офицер действительно отправил письмо. Срулке мне его потом показывал, — сказала она, удивленно покачивая головой. — А помещение, где мы спали, оказалось кораблем. Там было два таких корабля, «Ошер» и «Ягур», и когда мы проснулись, то были уже далеко в море. Следующие полтора года мы провели в лагере для перемещенных лиц на Кипре.

— Это ужасно! — воскликнул Михаэль.

— Да, было трудно. У многих даже помутился рассудок. Когда люди поняли, что они далеко в море и что ни о каком Израиле и речи не может быть, они впали в ужасное состояние.

В тишине, которая вдруг заполнила комнату, слышались стрекот кузнечиков и далекое кваканье лягушек. Гута сделал вдох и сказала, словно удивляясь самой себе:

— Я столько лет никому об этом не рассказывала. Говорю же, что это длинная история. В первые годы жизни здесь нас никто не о чем не спрашивал. Никто не хотел нам ничего напоминать. Только Срулке знал все. Он приехал забрать нас, когда мы вернулись с Кипра. Может быть, его смерть позволила мне заговорить. — Она смотрела на Михаэля уже дружелюбней и казалась совершенно беззащитной.

Михаэль понял, что перед ним сидит женщина, которая пережила очень многое и не побоится боли, поэтому он решил признаться ей во всем.

— Хочу вам что-то сказать, — произнес он. — Я не социальный работник, я полицейский, начальник отдела в Управлении по расследованию особо опасных преступлений. — Лицо Гуты окаменело от изумления. Михаэль поспешил пояснить: — Я здесь не по поводу Янкеле, а из-за смерти Оснат. — Гута сидела, не шевелясь. Только руки ее дрожали. — Оснат умерла не от воспаления легких, ее отравили паратионом. Другими словами, в кибуце произошло убийство. Пока мы держали это в секрете, и знают об этом всего несколько человек. Я говорю это вам, потому что мне нужна ваша помощь. И вы уже подсказали мне идею.

Словно издали послышался голос Гуты:

— Дворка знает об этом? — Михаэль кивнул. — И что, она молчит и ничего не говорит? — В голосе Гуты было удивление. Михаэль молчал. — Кто еще знает? — спросила она. Михаэль назвал имена.

— Вы не удивлены? — спросил он.

— Меня уже трудно удивить, — ответила Гута, но ее руки, когда она закуривала сигарету, дрожали.