Книга Ануш. Обрученные судьбой - Мартина Мэдден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но человек слаб. Она закрыла глаза и молилась о чуде.
Она увидела Джахана, идущего по песку с распростертыми объятиями, зовущего ее. Они встречаются, и он говорит, что все это – просто сон, кошмар, а он пришел ее пробудить.
Но здесь были лишь чайки, они летали кругами над девушкой. Она посмотрела на человека, сидящего на скале, и помолилась Богу, прося даровать ей мужество. Подняв руку, она помахала Хусику, зная, что теперь ее жизнь изменится навсегда.
Константинополь 31 июля 1915 года
Доктору Чарльзу Стюарту
Мушар
Трапезунд
Дорогой Чарльз,
Я пишу тебе как друг и как посол, чтобы проинформировать о развитии событий в столице и за границей.
То, что я собираюсь рассказать, может изменить твое отношение к возможному возвращению в Америку, и, хотя я отнюдь не намерен влиять на твое решение, я прошу со всей серьезностью отнестись к следующему.
Несмотря на то что Америка до сих пор не выступила открыто против Империи, тебе наверняка известно, что присоединение США к союзникам неизбежно.
После убийств высокопоставленных армян 24 апреля, о чем я упоминал в своем последнем письме, всех армян поголовно сгоняют в одно место и вывозят из города.
Вначале забирали только мужчин, достигших совершеннолетия, но в последние недели хватали женщин, детей и стариков.
Из официальных заявлений правительства следует, что они будут интернированы в лагеря и в город Дейр-эль-Зор в Сирии, но я получаю отчеты от наших консулов по всей стране и знаю, что многие из них умирают в пути от голода, от истощения!
Тебя должно серьезно обеспокоить, Чарльз, то, что это происходит не только в столице, но и по всей Империи, в частности, в восточных регионах.
Как тебе известно, я попытался вмешаться в действия правительства, но напрасно, и я перенаправил свою энергию на разглашение этой истории посредством публикаций в американских газетах.
Я надеялся, что международное сообщество пристыдит власть имущих и потребует более гуманного обращения с армянами, но пока мои усилия тщетны.
Публикации в «Нью-Йорк Таймс» и других газетах вызвали лавину пожертвований, и я основал фонд помощи армянам, который, я надеюсь, поможет улучшить условия их пребывания в лагерях.
Если в Трапезунде будут организованы лагеря, можешь рассчитывать на мой фонд, я соглашусь на любые расходы, которые ты сочтешь целесообразными.
Пока же я унижен щедростью американцев и боюсь, что того, что мы можем сделать, все-таки будет недостаточно.
Прости мрачный тон моего письма, Чарльз, но он не отражает даже толики моих страхов и предчувствий касательно и армянского вопроса, и жизни в Турции в целом.
Я иногда задаюсь вопросом, мудро ли создавать здесь семью.
Я прошу тебя уделить тому, что я написал, должное внимание, и, если ты действительно решишь возвратиться в Америку, сообщи мне, я ведь смогу помочь с подготовкой к путешествию и прочим.
Передай мои наилучшие пожелания Хетти и твоим детям.
Всегда твой друг,
Генри Моргентау
Мушар Трапезунд 5 августа 1915 года
Больше всего я любил посещать армянский детский приют, расположенный на вершине холма в южной части деревни. В общем и целом у детей все в порядке, и, если бы матрона – управляющая – не была такой болтливой, я с удовольствием навещал бы их чаще.
Я приехал сюда сегодня, потому что исполняется пятнадцать лет со дня основания приюта и управляющая решила отпраздновать это событие.
Поднимаясь на холм, я думал не о сиротах, а вспоминал последнее письмо Генри Моргентау. Новости были тревожащими, но не может быть и речи об отъезде из Трапезунда. Военная истерия – вот повестка дня!
Если и существует какое-то предубеждение против армян, так это из-за когда-то давно заключенных ими союзов с русскими. Но также существует на Кавказе предубеждение против турок. Кроме того, страна не может обойтись без армян, поскольку большинство больниц укомплектовано армянскими врачами и медсестрами. Какое правительство во время войны решится на ослабление службы оказания первой помощи?
К тому времени как я добрался до приюта, праздник был уже в разгаре. Близнецы Адом и Александр открыли ворота и отвели мою лошадь в стойло.
Когда я вошел в зал, там уже сидели Манон и большая часть больничного персонала, также присутствовали покровители приюта и некоторые местные сановники.
Хетти бросила на меня гневный взгляд, когда я усаживался между управляющей и Мераяном Асадуряном.
По знаку матроны открылась дверь и в зал вошли дети. Они выстроились перед нами – мальчики справа, девочки слева, малыши уселись на пол, скрестив ноги.
По команде они начали петь. Армянские, греческие, турецкие песни и даже русскую колыбельную.
В конце они громко запели «Знамя, усыпанное звездами»[42], и все дамы прослезились.
После этого матрона произнесла короткую речь о моей работе в приюте и сообщила, что дети приготовили для меня подарок.
Она хлопнула в ладоши, и Александр и Адом вошли, неся свернутый коврик. Раскатав его, они отступили, ожидая моей реакции. Это был турецкий ковер, выполненный в красных, голубых и желтых тонах, его наверняка оценили бы в салонах Нью-Йорка.
Пока близнецы указывали на фрагменты орнамента, сотканные тем или иным ребенком, я подумал: «Если продать этот коврик, можно будет существенно пополнить наш всегда истощенный бюджет больницы».
Благодаря детей и матрону, я заверил их, что все средства от продажи этого ковра пойдут на нужды санатория для туберкулезных больных. Вскоре после моего выступления собрание закончилось и все прошли в столовую пить чай.
Хетти ожидала меня у двери. Она хотела знать, почему я сказал, что продам ковер, над которым дети усердно трудились многие месяцы. Я объяснил, что очень ценю их усилия, но ковер стоит немалых денег, которые будут потрачены на то, что нам крайне необходимо и что можно купить только за наличные.
Хетти предложила мне подержать ковер у себя хотя бы пару месяцев, но это не имело никакого смысла, ведь я успею привязаться к нему. Я спорил с ней, утверждая, что эти деньги принесут много пользы, но моя жена явно не была настроена услышать мои аргументы.
– Один ковер не в состоянии залатать дыры в бюджете всех учреждений! – заявила она и резко развернулась на каблуках.
Прежде чем я смог переварить услышанное, увидел Манон, шагающую через зал ко мне. Она поздравила меня с discours magnifique[43]. Проигнорировав едкий тон, я спросил, есть ли новости от Мари и Патиль.
