Книга Небесный Стокгольм - Олег Нестеров

– Управляет, конечно. Перед ним такая орава сидит. И на сцене, если это спектакль, много чего происходит.

– А мне кажется, что в первую очередь он вдохновляет, – не согласился Петя. – Музыканту это важнее. Да и всем важнее. Если мной кто-то захочет управлять, будет заставлять что-то делать, это одно, а если меня красивая девушка вдохновит на то же самое – крылья вырастут. Филиппыч, кстати, с нами, как красивая девушка, действует.

– Дирижер, конечно, управляет, – улыбнулся Кира, – но музыканты чувствуют только вдохновение, которое от него идет. Когда Стравинский за пультом стоял, я это очень хорошо почувствовал.

– А при чем здесь Хрущев? – не мог понять Антон.

– Он тоже управлял через вдохновение. Говорил коряво, неуклюжие вещи делал, но все как-то враз зашевелилось, само пошло. Каждый внутри себя ощутил силу и перспективу. Умножь на двести миллионов. Вернее, как ты сам нам рассказывал, это даже двести миллионов в квадрате, квадрат суммы участников. Все же друг от друга подпитывались и перекрестно опылялись: ученые, спортсмены, космонавты, поэты. Поэтому за эти десять лет столько и произошло. У меня большие сомнения, сможет ли кто его в этом плане заменить.

– Ну хватит уже клоунады. Все что нужно он уже сделал. Пусть другие придут, умные и образованные, кто умеет профессионально управлять. А то уже невозможно было все его речи бесконечные слушать. Всех учил: как рисовать, как строить, как сажать, как воевать. Что не предложение, то ошибка, а то и две. Ну стыдно же такого иметь… С ботинком.

Разошлись по выставке. Сначала Петя заставлял себя что-то понимать, рассматривал детали, читал названия. А потом как-то само-собой выключилось или, наоборот, включилось, он начал по-другому смотреть. Картины стали входить целиком. И чем дальше, тем сильнее.

– Я тебе дам почитать его книги. Пока у тебя все держится, – улыбнулся ему Кира на выходе.

Они вышли к остановке.

– Не о том мы все время говорим, – задумчиво сказал Кира.

– А о чем нам говорить? – не понял Антон.

– Нужно идти дальше. А чтобы идти дальше, нужно на что-то опираться.

– На что опираться?

– На что-то более серьезное, чем на этот ваш социализм с человеческим обликом. Небесный Стокгольм – это что, цель?

– А чем он плох? И на что нам тогда опираться? Скажи уж.

– На индивидуализм хотя бы свой. Сильный и бесстрашный. Или на религию. Выбирай.

– У тебя, Кира, кризис взросления.

– Значит, оно есть.

Вдалеке пробили куранты.

– Все выдыхается.

– Что выдыхается, Кира?

Кира молчал.

* * *

Много людей в зале, много известных. Юбилейный показ, ровно 30 лет назад фильм вышел на экраны.

Теперь над ним поколдовали, звук хороший подложили. Картинку бережно почистили. Василий Иванович скачет как живой. И кажется, что он все время тебе улыбается и подмигивает.

Странное это ощущение. Как будто бы стал участником тайного заговора. Или розыгрыша. Случилось одно, а все думают, что другое.

Как же важно иногда ничего не знать.

Чапаева убили, как и раньше. Все встали и зааплодировали.

Какой же фигней они занимались все это время.

1965

Глава 28

Сразу после Нового года их вызвал Филиппыч:

– На январь месяц обо всем забудьте. Мне нужны анекдоты про Хрущева. Много. Можно злые, можно добрые. Но в любом случае обидные, чтобы пыль после него улеглась. Посмотрите весь архив. Вообще весь архив, может, что-то из совсем старого, хоть из двадцатых, чтобы к Никите цеплялось. Общий посыл такой: убрали дурака, и слава богу!

Все молчали.

Петя вдруг вспомнил, как в начале ноября отец принес домой отпечатанную на машинке «поэму», в которой подробно описывались все несуразные подвиги «царя Никиты», причем, по словам отца, подсунул ему все это кто-то из заводского парткома. Называлась она «Сказка» и была стилизована под «Руслана и Людмилу» Пушкина.

– А если дурак у власти одиннадцать лет был? – наконец спросил Кира. – Для страны это не обидно?

Филиппыч долго на них смотрел. Словно из послезавтра, с трудом вспоминая, кто они такие и почему ему вообще приходится с ними разговаривать.

– Человека проводили на заслуженный отдых. Персональный пенсионер союзного значения. Машину с шофером оставили. Сидит на даче, теплицу сделал, летом вокруг кукурузу посеет. Чем раньше его забудут и все успокоится, тем лучше будет для всех. Это всего лишь анекдоты. Не надо, чтобы люди волновались. Не надо. Все будет хорошо.

– У меня уже готов первый, – сказал Кира. – Правда, Хрущев там – герой за кадром.

СССР – страна с непредсказуемым прошлым.

* * *

Белка проявила инициативу, нужно было срочно идти в кино, вышел наконец многострадальный фильм «Застава Ильича». Дурацкое мнение Суслова о «сторожевом отряде», охраняющем нас от Ильича, видимо, все-таки победило, картину пустили в прокат сильно порезанную и с другим названием – «Мне 20 лет», нейтральным и легким.

Пошли всей компанией, как в старые времена. Настя только не смогла, после успеха с «Геологами» на нее в Большом сделали ставку, дали персонального преподавателя, и теперь помимо обычных репетиций и спектаклей она каждый день моталась в Кремлевский дворец съездов на занятия, где у театра был филиал. Сбылась ее мечта – она репетировала партию Избранницы, в Большом впервые ставили Стравинского, «Весну священную».

Белка все так же болтала без умолку. «Мосфильм» ей нравился, хоть должность ее называлась скучно – редактор, но работа была живая, вокруг нее сразу же появились какие-то творческие личности, в основном сценаристы и режиссеры, а сильные и странные люди нравились ей всегда.

Она привела с собой Фридриха, он был значительно старше ее, коренастый, с усами, опущенными книзу. В отличие от всех ее предыдущих друзей и поклонников, это был ярко выраженный провинциал с сильным еврейским акцентом и соответствующей внешностью.

Компания была ему явно неинтересна, он выказывал всяческое пренебрежение к их разговорам, казалось, он вообще всю Москву терпит с трудом.

Пошли в «Уран», кинозал был уютный, хоть и старый. В буфете немного выпили, Фридрих сразу пошел кому-то звонить. Белка рассказала потихоньку, что он сценарист, у него напечатан рассказ в «Юности» и он дико талантлив. Сейчас пишет сценарии под чужим именем. Вернее, вообще без имени.

– Это как? – не понял Антон.

Этот тип ему категорически не нравился, он еле сдерживался и старался в его сторону вообще не смотреть.

– Ему сказали, возьмешь славянский псевдоним – будешь печататься и сниматься. Нет – твое дело. А для него это принципиально.