Книга Триада: Кружение. Врачебница. Детский сад - Евгений Чепкасов

Пронзительно и бесцеремонно зазвенел телефон, и Гена испуганно вздрогнул, словно кто-то грубый и сильный, подкравшись сзади, неожиданно положил руку ему на плечо. «Вот так и случается разрыв сердца», – подумал юноша.

Звонил Артурка.

– Что у тебя с голосом? – спросил он.

– Ничего у меня с голосом.

– Ты выпил, что ли?

– Нет. Всё в порядке. – Генин голос и впрямь выровнялся и принял интонационный нейтралитет. – Ты что звонишь?

– Просто так. Делать нечего, скучно. Ты чем сейчас занимаешься?

– Ничем.

– Понятно всё с тобой. В лагерь едешь?

– В какой? А, в «Комету», в смысле… Еду, конечно, я же неделю назад путевку взял.

– Понятно.

– Кстати, Валя тоже едет.

– С тобой?

– Нет, с подругами.

– Да ладно тебе – с подругами! Натянул девочку – так и скажи.

– Иди в задницу, Артурка.

– И как она, а?

– Что-то я тебя не понимаю сегодня.

– Скучно мне… Скучно! Слушай, а можно мне тебя отыметь?

– Нельзя, – ответил Гена и, не сдержавшись, рассмеялся.

– Ну, пожалуйста, я тебе денег дам…

– Иди в задницу, извращенец!

– Похоже, придется. Ладно, не буду тебя больше доставать своим бредом. Пока!

– Пока.

Положив трубку, Гена расхохотался и, погрозив кому-то невидимому пальчиком, с соответствующей интонацией протянул:

– У-у, шалунишка! – и снова захохотал.

Приятно освеженный телефонным разговором, он вернулся к недочитанному письму, помолился и, лишь в достаточной степени посерьезнев, возобновил чтение.

Суть дилеммы – когда выходить? Писатель с нижних этажей при хорошей работоспособности может претендовать на славу Чейза и весьма обеспеченную жизнь, но ты эти этажи проехал. Сейчас ты на средних этажах и уже познакомился с непониманием неподготовленной (читай – сошедшей ниже) публики. А когда элитарность твоих работ еще повысится, что делать будешь? Изложенное здесь похоже на закон природы, и, зная его, ты точнее сможешь определить, когда нажать кнопку «стоп». Советов не даю, но я бы еще покатался. Впрочем, это стремление – виновник многих, если не всех моих проблем. Так что поступай, как душа предрасположена.

(Продолжение следует.)

Желаю тебе творческих успехов, целую.

Твой папа.

С ласковой усталой полуулыбкой Гена вложил письмо в конверт и, прочитав обратный адрес, странно ухмыльнулся.

– Мос-ква-а… – протянул он с горестной иронией и хмыкнул, словно всплакнул. – Москвич, блин!.. Ничего, получу стипендию за летние месяцы – и навещу… Господь милостив.

Глава шестая

На столе между общепитовской тарелкой и граненым стаканом с алым киселем лежал румяный кусочек запеканки. Очень хотелось подцепить его вилкой и съесть, ведь запеканка такая вкусная, а на белой тарелке осталась лишь волнистая сметанная клякса – белая-пребелая. Неплохо бы, конечно, спросить добавки, но ведь могут и не дать… К тому же, Женя не обжора, зачем ему, хватит и этого махонького кусочка. В самом деле, разве виноват он, что кусочек соскочил с вилки прямо на стол? Совсем не виноват.

Неприязненно посмотрев на румяный кусочек запеканки, мальчик отщелбанил его куда подальше, облизнул указательный палец и стал пить кисель.

За несколькими низкорослыми столами, сдвинутыми воедино, кроме Жени сидели только двое, да и те уже допивали вишневую вкуснятину, а хлопотливая сутулая нянечка убирала их тарелки. «Опять последний, – подумал Женя. – Как всегда». Заключительных глотков он не смог одолеть, потому что над ним нависла нянечка, и с рук ее капала мутная мыльная вода.

– Силу свою оставляешь, – укоризненно произнесла женщина. – На здоровье, на здоровье…

Отойдя от стола, Женя с каким-то внезапным печальным восторгом принялся смотреть на сутулую спину нянечки, и смотрел неотрывно, пока та не скрылась в комнатке-конурке. Оттуда донеслись шум воды и клацанье посуды, а непонятное Женино настроение усилилось. Он внимательно поглядел на веселую кучку остальных детей, на клетку со щеглом, на беленый угол между стеной и потолком и прерывисто вздохнул. Настроение, довольно часто посещавшее мальчика в последние дни, тихо ушло.

В комнате горел свет, очень грустный в дневные часы, но за окном дождило, и он был нужен. В прошлое воскресенье лето, донельзя раскалившее город, заставляло не умеющих креститься женщин пить святую воду, а Валю Велину оно побуждало проклинать недоступные бочки с квасом – так было в прошлое воскресенье. А в понедельник лето нахмурилось, всплакнуло и уже пятый день хандрило, постепенно охладевая ко всему земному, так что в шортах ходить стало невозможно.

Иначе говоря, нынче была дождливая пятница и Женя, надевший из-за прохлады не шорты, а брючки, отполдничал и загрустил. Дождливая пятница была последней: заканчивался июль и начинался мамин отпуск, так что мальчика забирали из детского сада. Навсегда.

– Что встал? – спросил подошедший Саша. – Пошли рисовать!

– Пошли.

Для рисования использовались цветные карандаши, лежащие в специальном лотке – совсем как алюминиевые ложки и вилки, только карандашовый лоток был поменьше. Карандашей было много, но большинство – со сломанными или срисованными до дерева стержнями, а меньшую их часть быстренько расхватывали, так что рисунки получались в лучшем случае двух-, трехцветные. Рисовали на ужасной писчей бумаге – не то что серой, а даже несколько коричневатой, с вкраплениями мельчайших щепочек. Бумагу детскому саду подарил кто-то из родителей, так что отказаться было бы неудобно, да и невыгодно.

Женя радостно улыбнулся: его любимый карандаш фиолетового цвета, собственнозубно помеченный мальчиком, оказался на месте. Карандаш был не длинным и не коротким, а именно таким, как надо; на деревянном теле его возле незаточенного конца ясно виднелся след человеческого укуса. «Неужели последний раз?» – недоуменно подумал Женя, печально разглядывая прикушенного знакомца, потом взял бумагу, сел и стал рисовать. Он нарисовал фиолетового снеговика, а рядом – фиолетового мальчика с фиолетовым снежком в руке (снежок можно было принять за огромный кулак). Жене стало холодно и захотелось в туалет.

Проходя мимо Саши, он заглянул в его рисунок: зеленый танк, задрав дуло кверху, стрелял тремя зелеными снарядами в зеленый самолет. Первый снаряд подлетел к самому самолету, третий только что выплюнулся из дула, а второй был в пути; заполучив бордовый карандаш, Саша нарисовал веерок огня возле пушечного жерла и, надув щеки, готовился взорвать самолет. Женя прошел мимо, завидуя Сашиным художническим способностям.

В туалете, на низеньком пьедестальчике, присыпанном хлоркой, сидела на корточках девочка, и Женя задумчиво, можно даже сказать отрешенно, посмотрел на нее в упор.