Книга Полураспад - Александр Зорич

В туалете я быстренько перелопатил выданную сумму — чего-чего, а считать купюры старый гребанько Комбат умеет. Что ж, Верблюд был точен. Я рассовал по карманам ту часть суммы, что причиталась нам с Тигрёнком. Отсчитал жалкую Гайкину долю. И вновь вышел в чадный полумрак бара.

— Ну что. Еще по сто? За удачу? — предложил я, подымая свою емкость.

Гайка и Тигрёнок отозвались задорным — «да!».

— Давайте выпьем за «подсолнухи»… Чтобы их росло в Зоне все больше и больше… И чтобы все они доставались нам! — Эти слова я произнес тоном оргазмирующего оптимиста.

— Лучше давайте за то, чтобы их росло в Зоне ровно три штуки в год. Но чтобы все эти три штуки доставались нам! — поправила меня рассудительная Гайка.

«А ведь мерзавка права! — подумал я. — Вот он — хваленый женский прагматизм!». И я дзынькнул о бок Гайкиной рюмочки своей рюмкой.

Тем временем на невысокой сцене бара появились музыканты. Лабухи.

Один был вокалистом, перед ним стояло старинное электрическое пианино на треноге с надписью «Yamaha».

Другой был гитаристом. Волосатым, испитым, с нахальной рожей дворового пацана-бузотера. Кажется, назревало веселье.

— Если кто не в курсе, сегодня день рождения сталкера по имени Панд… Панду — тридцать лет. И у него сорок девятый размер ноги…

Компания, собравшаяся за дальним столиком, одобрительно заревела в дюжину глоток — как видно, Панд был где-то среди них и про его сорок девятый размер знали все. Кто из них прозывался Пандом — я понятия не имел.

Вообще в баре на базе «каперов» было фрустрирующе много совсем незнакомых мне рож. Скажем, если в баре на Дикой Территории я знал каждого второго, то здесь я едва-едва мог с уверенностью сказать, что вон тот шкет с бритым черепом зовется Носорогом, а вон тот дылда в тельняшке, кажется, Момент. Неужели я старею и теряю хватку?

Тем временем вокалист на сцене закатил глаза к потолку и загнусил что-то очень лирическое и задушевное. До меня донеслось:

…Свой винтарь поцелую и мамины бусы сорву…

Друганов созову, на хабар свое сердце настро-ою

А иначе зачем на земле этой вечной живу…

Потом музыка стала более ритмичной. И многие из сталкеров — тоже порядочно вдатые, как я теперь понимаю, — пустились в пляс. Кто на медвежий манер, кто на тюлений, а кто и вообще за пределами зоологических сравнений.

Пошли танцевать и мы с Гайкой, оставив Тигрёнка прислеживать за нашими вещами (и, кстати, бабосами).

Не стану скрывать — народ поглядывал на меня с некоторой завистью. Единственная баба в заведении — и та танцует с этим плюгавеньким, с хвостом, в котором уже полно седых волос.

Еще приятнее мне стало, когда пошел так называемый «медляк»…

Клянусь счастливым носовым платком друга Тополя, к нашему столику стояла четырехметровая очередь из жаждущих потанцевать с нашей Гаечкой. Но Гаечка была непреклонна.

— Все танцы сегодняшнего вечера я обещала вот этому вот товарищу. — С этими словами Гайка церемонно указывала рукой на вашего покорного слугу. — Я перед ним очень виновата. И хотела бы загладить свою вину!

Нужно ли говорить, что я был крайне польщен? Что я простил Гайке все ее грехи, включая будущие? Что я уже почти созрел сделать ей предложение? Ну не замуж, конечно. Но на что-то вроде, столь же приятное…

А со сцены неслось:

Оглянись, незнакомый прохожий

Мне твой взгляд неподкупный знаком.

Может, зомби ты, правда же, может?

Не всегда мы зомбей узнаем…

Хмельные компании там и тут дружно подпевали солисту, не вставая из-за своих уставленных горючим столиков:

Как молоды мы были, как кровососов били,

Как искренне любили и верили в дензнак!

Мда…

А потом мы с Гаечкой пили шампанское. Не помню, как знатоки алкогольных ритуалов называют эту фигню — когда после водки пьют шампанское. Не то «северное сияние», не то «death track»… На второе, конечно, больше похоже по сути. Но и от первого в ощущениях что-то есть… Спишь потом — будто в прошитой разноцветными лучами невесомости паришь…

А потом мы с захмелевшей и явно подавленной масштабами гулянки Гайкой отчаянно целовались в коридоре.

К стыду своему я плохо помню подробности. Но зато помню, что в целом у меня было такое чувство, что губы слегка устали от этого приятного, но все же избыточно подросткового времяпрепровождения и хорошо бы перейти к чему-то посущественней. И мы бы перешли, если бы тем временем не обнаружилось, что Тигрёнок наш мертвецки пьян и спит лицом в салате «оливье».

Делать нечего — мы с Гайкой, которая оказалась по-мужски сильной, потащили бездыханное тело моего спасеныша «в номера».

То есть в наш с ним номер.

Тигрёнок был довольно тяжелым. Он брыкался, мычал что-то невразумительное и хватался за все дверные ручки, перила и выступающие фрагменты интерьера… Снимая с него ботинки возле узкой кровати, рассчитанной на одного полумертвого от усталости сталкера, я опасливо прикидывал — станет ли наш Тигрёнок блевать или воздержится?

Помню, Гайка что-то шутила по этому поводу. Мы смеялись. И целовались снова. В руках у Гайки была недопитая бутылка пива «Беке»…

…Вон она, кстати, та бутылка. Пустая уже. Лежит возле мусорного ведра, в которое заправлен аккуратный синий пакетик.

Я высушил лицо полотенцем и придирчивым взглядом осмотрел себя в зеркало, что висело над умывальником. Да, на одутловатом, синюшном каком-то лице отпечаталось все — и пиво, и шампанское, и водка. Такие рожи хорошо снимать для социальной рекламы, в ролике о вреде пьянства, типа «пьяный отец — горе семьи» или «напился, подрался, сломал деревцо — стыдно смотреть людям в лицо»…

Святые угодники! Сколько раз я обещал себе не смешивать? И что?

Моя одежда лежала неопрятной кучей возле стула (на котором она, по идее, должна была бы висеть).

Я вынул из кучи штаны и обшарил карманы — как выяснилось, пропили мы не так уж и много.

Затем я осмотрел нагрудный карман. Наша с Тигрёнком часть гонорара за «подсолнух» была на месте.

Пересчитывать я не стал — пачки производили впечатление нетронутых. Да и вообще, ну кто бы это из сталкеров стал бы, как поганая жена из комедийного сериала, вытягивать из каждой пачки по купюре, вместо того чтобы потибрить всю пачку целиком?

Тут взгляд мой упал на контейнер Тигрёнка, который валялся на боку возле прикроватной тумбочки.

Поцарапанный, старый, прохудившийся… Небось на «блошке» сталкерской купил задешево…

От контейнера мои мысли плавно перетекли к артефактам.

««Подсолнух»… Благодаря этой чернокудрой негодяйке мы получили за него неплохие деньги… И, кстати, «ножницы». За них бы мы получили еще большие, если бы только не эта самая больная девушка Алёна… Но любимая девушка — это святое. А деньги — деньги грязь. Поэтому…».