Книга Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья - Олег Волков

В 1828 году дочь графа Орлова-Чесменского продала часть владений по Большой Калужской улице городу за 200 000 рублей для устройства больницы. Главное здание по проекту О. Бове было заложено в мае того же года и окончено в 1832 году. Центральный корпус больницы имеет мощную ионическую колоннаду. Здание увенчано куполом с широкими полукруглыми окнами в барабане и украшено скульптурным орнаментом. Вместе с пристройками больница составляет один из лучших архитектурных ансамблей Москвы тридцатых годов прошлого века.

На территории этих двух больниц много зелени – это остатки садов и питомников Демидова, о которых говорилось выше. Сохранившиеся аллеи где лучами расходятся от центральной площадки, где прихотливо вьются меж стенок подстриженных кустов, отмечают лестничками прежние террасы, нарытые крепостными Демидова. Искусно использованы для создания живописных поворотов дорожек овраги; через них перекинуты мостики, за которыми – холмики, некогда увенчанные беседками со скамьями, откуда открывался особенно живописный вид на реку и левый берег… Все здесь свидетельствует о высокой культуре русских садоводов, умело использовавших рельеф и особенности места, чтобы создать ландшафт, в котором искусство и природа сливаются в согласное целое. Нескучному саду, в который входили прежде больничные территории, принадлежит почтенное место в ряду прославленных парковых ансамблей отечественных садоводов, таких, как Гатчинский, Павловский и другие. В нынешнем виде Нескучный сад наряду с Измайловским парком, Сокольниками, остатками садов Коломенского составляет драгоценную часть зеленого наследия Москвы.

Арбат

В ныне уже далекие дни моей молодости я жил в Арбатских переулках, в доме, выходившем углом на небольшую, вымощенную булыжником, кособокую площадь со странным названием Собачья площадка и с журчавшей посередине старозаветной, затененной купой чахлых деревцев водоразборной колонкой, оправленной в камень. Из таких колонок в старину наливали ведра и наполняли нескладным черпаком бочки на колеснях. Я так и не доискался в то время, откуда такое прозвище, а ныне, когда она сделалась понятием отвлеченным, уже не лежит душа этим заниматься…

Знал я только, что в небольшом одноэтажном деревянном доме напротив моего жительства, где помещались булочная и зеленная, жил в свое время Сергей Александрович Соболевский, друг Пушкина, у которого поэт непременно бывал в московские свои наезды. И я, не думая об истинной хронологии жизни поэта, видел уже свой уткнувшийся в Собачью площадку Борисоглебский переулок кое-как вымощенным и еле освещенным масляными коптящими фонарями, и слышались мне доносящиеся из распахнутого окошка голоса, обрывки оживленного рассказа поэта, взрывы смеха… Потом оба друга показывались на крыльце и отправлялись, может быть, по переулку в сторону Поварской и дальше, за Никитские ворота, к Вяземскому, не то поближе, через Арбат, в Гагаринский переулок, в нащокинский дом. Впрочем, жили тут, в Арбатских переулках, многие друзья и приятели Пушкина, и тем более – знакомого со всей Москвой Соболевского, и не в одном доме по соседству гостеприимно растворялись перед ними двери…

Особняк, где я помещался в вестибюле, находчиво приспособленном прежними его владельцами под неуютное студенческое жилье, со ступенями закопченного подъезда, с двором, по-деревенски заросшим гусятником, по-московски широким и застроенным, с ветхим флигельком дворника, с пахнущей затхлым порожней конюшней, с погребком обращен был к Молчановке – длинной извилистой улице, названной по стоявшему на ней некогда двору стрелецкого полковника Михаила Молчанова, отличившегося в сражении с поляками у Арбатских ворот. Не заходил ли этот храбрый рубака в видную с моего угла церковку Николы «на курьих ножках»? Проходя мимо, я гадал, где тут грудились выбрасываемые из царских поварен, расположенных поблизости, остатки или обглоданные царскими гостями птичьи косточки, возле которых возвели церковь?.. Или представлял себе на этом месте расчищенный бор с полянкой, где на оставшихся от сваленных сосен пнях срубили часовенку, похожую на избушку на курьих ножках… Какой легенде верить? Достоверно лишь то, что здесь, у дороги из Кремля в Новинский монастырь, где жил митрополит, русские люди, грудью отстаивавшие Москву от чужеземцев, поставили три с лишним века назад церквушку и поселены тут были военные: чуть подальше переулок все еще назывался Каковинским, по стрелецкому полку полковника Каковина. Где-то жили тут и царские кречетники.

Молчановка, Кречетниковский переулок, Серебряный… Ежедневно я попадал в заключенный в них мирок, всякая черточка которого хранит отпечаток минувшего. Тут было тихо и несуетно. Не затолкают спешащие прохожие на узеньких тротуарах, выложенных кое-где плитами, с низкими покосившимися каменными тумбами по обе стороны воротных проемов, чтобы заезжавшие во двор экипажи и подводы не черкали концами осей по штукатурке, придающей деревянному дому вид каменного. Они в моих переулках на каждом шагу, эти обветшалые особнячки с отшелушившейся с тесовой обшивки краской, со щербатыми балконами, на которые давно нельзя ступить – дверь на них забита, искривилась и выпирает из пазов, набухнув от дождей, – с непременным подобием фронтона с колоннами, иногда просто обозначенными выступающей, закрашенной в общий цвет доской с заменяющим капитель реечным карнизиком наверху. Нет и крыльца перед парадной дверью, жильцы шмыгают в калитку или лишенные створок ворота, заходят в дом через прежний черный ход во дворе.

Была у меня в те поры тетка, коренная москвичка. Мне приходилось изредка провожать ее, когда она выбиралась навестить кого-нибудь из своих знакомых. Ни одного номера дома, мимо которых мы шли, переходя из одного переулка в другой, она, по старой московской привычке, не знала, а попросту говорила: «Это рядом с теми-то» или: «Напротив той-то», «В доме того-то»… Живая летопись старой арбатской Москвы, о которой мне, петербуржцу, доводилось только читать!

Мы шли, и тетушка показывала дом на углу Молчановки и Серебряного переулка, у прабабки последнего владельца которого жил в 1815 году автор «Семейной хроники»; чуть дальше – подробно передавала историю особнячка, где влюбленный Лермонтов навещал Вареньку Лопухину, и это задолго до того, как особняк сделался музеем поэта. Как ей было этого не знать, если кто-то из лопухинских потомков доживал век в одном из этих переулков, где знали друг друга по-деревенски, от одного конца улицы до другого! И в родстве до седьмого колена разбирались в этих особнячках, как нигде больше.

Домики рассказывали. В Трубниковском переулке когда-то против подъезда дома дочери знаменитого генерала Ермолова – старой девы – тротуар в день ангела хозяйки застилался красной дорожкой и съезжавшихся со всей Москвы поздравить именинницу визитеров встречал дряхлый швейцар в шинели с поблекшими позументами, а дежуривший возле околоточный цыкал на подъезжавших кудлатых «ванек» и почтительно косился на грузных кучеров карет и колясок. Я заглядывал в потускневшие стекла окон дома Хомяковых на Молчановке, в Спасо-Песковском останавливался против нарядного фасада двухэтажного особняка: его хозяйка, жена славянофила Дмитрия Николаевича Свербеева, дочь декабриста Трубецкого, принимала здесь гостей своего литературного салона и слушала стихи, посвященные ей Боратынским.