Книга Разоблачение - Кортни Милан

Он расстался со Смайтом много лет назад, когда уехал в Индию. Какое бы ежеквартальное содержание он ни назначил Смайту, все равно не смог бы загладить вину за те годы. Он никогда не вспоминал о том времени. И слава богу. Эш оплатил его образование и выдал несколько сотен фунтов на дальнейшее обучение. Выплачиваемое ежеквартальное пособие лежало нетронутым в банке на счете адвоката, что было для Эша горьким, ядовитым и увеличивающимся вместе с тем год от года протестом против проявлений братской любви.

Смайт жил в маленьком тесном доме в Бристоле. Он даже не нанял постоянную прислугу, что всегда казалось Эшу тихим упреком и нарочитым пренебрежением его щедростью.

Смайт выпустил руку Эша, дабы их приветствие не перешло в более братское, и, поспешно отвернувшись, принялся оглядывать комнату.

— Вы только посмотрите. — Он присвистнул и покрутился на месте. Смайт запрокинул голову, любуясь росписью на потолке. Может, он просто не хотел встретиться взглядом с Эшем.

— Да. — Эш решил подхватить его игру. — Великолепная вещь. — Смотрел он при этом на братьев — один блондин, второй черноволосый, оба пылко радуются встрече. Вся его семья собралась вместе, что было, несомненно, чудом, и Эш не намерен омрачать радость момента раздражительностью.

Смайт пересек комнату и принялся изучать картины на стене.

— Это Караваджо? Бог мой.

Они с Марком вглядывались в ангельские лица мальчиков на полотнах, бормоча что-то о свете и палитре и бог знает о каких-то еще премудростях живописи, явно изучаемых ими в колледже. Эш понял бы их лучше, если бы они говорили с ним на бенгальском языке. Таким образом, вынужденно оставшемуся в стороне от дискуссии Эшу ничего не оставалось, как молча разглядывать Смайта. Он заметил, что тот прибавил несколько благословенных фунтов и избавился от болезненной худобы, которую сохранял до окончания Оксфорда.

В братском противостоянии Смайт был одновременно и победителем и проигравшим. Победителем, поскольку женщины хоть и восхищались Марком, но с обожанием относились к Смайту: он обладал блестящими волосами цвета антрацита, которые выгодно подчеркивали яркие синие глаза. Черты лица были достаточно резкими, чтобы придавать облику мужественности, но все же не слишком брутальными, что не позволяло бы назвать его истинно красивым. Кроме того, в отличие от Марка, Смайт никогда не упускал возможности воспользоваться дивидендами женского благоговения.

С другой же стороны, много неприятностей доставляло имя. Стихи из Библии, которыми нарекла их матушка — слишком громоздкие, чтобы служить в обыденной жизни, — были сокращены. Марк было вполне обычным именем. Эш казалось немного странным. Но Смайт[3]? Оно было откровенно путающим.

К несомненным достоинствам Смайта следует отнести и феноменальную память. Он мог процитировать слова из любой книги, вне зависимости от того, когда она была прочитана. Всего того, чего был лишен Эш, Смайту досталось в тысячекратном размере.

Однако имело значение и событие, произошедшее с братом много лет назад. Вернувшись из Индии, Эш обнаружил, что братья живут на улице в Бристоле. Никто не объяснил ему, почему они покинули мать. Даже ставший убогим, дом был все же предпочтительнее улицы в начале весны. Любой человек поспешил бы мысленно предать забвению эти месяцы скитаний, похоронив навечно под пеленой быстро текущего времени. Но существовало такое понятие, как феноменальная память. И если Марк перестал вскакивать ночами от страха уже через несколько месяцев, Смайт так и не научился этому. Даже спустя годы жизни с Эшем Смайт не забыл ни всего, что с ними произошло, ни того, что во всем этом повинен Эш. Последнее с годами выдвинулось на первое место.

Именно это, вероятно, и послужило причиной отказаться от приглашения в Парфорд. Но когда Смайту написал Марк, он бросил все и кинулся исполнять его просьбу. От дискуссии на тему живописи братья перешли к обсуждению некого философского труда, недавно представленного на суд публики. Разумеется, Эш не был с ним знаком. Рядом с ними он чувствовал себя глубоко невежественным, пустым человеком. В юности он старался заработать больше денег, чтобы его братья могли изучать латинские склонения. И преуспел.

Но тогда он не знал, что ценой тому будет вечное отлучение от их совместных разговоров. Марк и Смайт были связаны тысячами нитей совместных переживаний еще с тех пор, как Эш оставил их с матерью, и заканчивая годами обучения в колледже. И у него никогда не будет возможности разделить с братьями то пережитое.

— Что-нибудь поешь? — спросил Эш. — Местный повар готовит самый замечательный чай с молоком и подает к нему чудесные кексы. Хочешь, я попрошу принести.

Братья одновременно повернулись в его сторону, удивленные, что Эш все еще здесь.

— Я на протяжении многих часов сидел в карете, — ответил Смайт. — Последнее, чего бы мне сейчас хотелось, — это опять сесть. Кроме того, я не голоден.

Эш не сдавался:

— Отлично, вдоль реки тянется чудесный променад. Если присоединитесь ко мне…

Смайт посмотрел на Марка, округлив глаза.

— Нет, — тихо ответил тот. — Не думаю, что нам бы хотелось гулять сейчас у реки.

Укор, ставший привычным. Смайт никогда не обвинял Эша открыто. Он терпеливо отказывался от каждого подарка, отвергал одно за другим предложение дружбы. Даже легкие пощечины покажутся болезненными, если повторять их достаточно часто. А эта была не такой уж и легкой.

Они пытались от него отделаться. Эш почувствовал, как пустота в груди разрастается, все больше отдаляя его от братьев.

Простите, что я уехал тогда. Простите за все, что произошло с вами. Простите, что между нами нет ничего общего, что помогло бы возникновению дружбы. Простите меня!

Однако ком в горле не позволял произнести ни слова.

— Что ж, — наконец произнес Эш, — тогда я вас оставлю. Меня ждет работа.

Эш повернулся к братьям спиной. Сейчас даже ожидавшая в библиотеке книга вызывала больше воодушевления, нежели перспектива быть в очередной раз отвергнутым.

Глава 13

Неожиданно беспорядочные знаки на странице помогли Эшу обрести равновесие. Широкие стеклянные двери библиотеки выходили в сад, где стояли его братья.

В помещении было жарко и душно, поэтому они были, по необходимости, открыты настежь. Легкий бриз дарил приятную прохладу и успокаивал. До Эша долетел приглушенный гул голосов и смех — радость, которую он не мог разделить, из-за того что не разбирал слов. Он медленно переместился к открытому окну с чувством, которое бывает у человека, расчесывающего ранку. Он знал, что надо бы дать корочке подсохнуть, но не мог убрать руки.

Марк указывал на разные растения, а Смайт наблюдал. Эш ощутил себя их престарелым отцом, сгорбленным, с поседевшей длинной бородой, а не братом, который старше их лишь на несколько лет. Рука до боли сжала раму.