Книга Коло Жизни. Бесперечь. Том второй - Елена Асеева

Еси упала на грудь и правую щеку отчего пред ее правым видящим глазом проступила серая зеркальная полированость пола по которой, как оказалось, перемещались махунечкими каплями письмена, али может лишь отражались. Широко открытый рот, оставшийся с того мига, как из него выпал корень, юницы вогнал вглубь груди воздух. И Есислава с тем глотком ощутила не просто слабость, а высосанные силы из конечностей, ноне похожие больше на тряпичные, из органов, словно превратившиеся в ошметки. Отчего не просто не удавалось ими шевельнуть, но даже дышалось с трудом.

Гладь пола нежданно пошла и вовсе ребристой волной, закачав вверх… вниз на себе тело девочки. И в той зеркальной залащенности принялись отражаться, будто спешно выведенные на папирусе, бумаге, пергаменте, бересте, дереве, металле, камне символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, а над недвижно лежащей Еси навис Перший. Он бережно поднял ее на руки, подхватив под колени и спину, прижав тряпичную голову к своей груди, да с волнением вгляделся в черты лица девушки. Нежно покачивая туды… сюды старший Димург понес Есиньку по коридору к находящейся супротив кружащей звезды стене. Бог вошел в густую серебристую завесу, дотоль там не зримую, прислонив лицо Есиньки к плечу и тем самым загородив ее глаз, чуть погодя вступив в белую, полусферическую комнату векошки.

– Как она? – послышался беспокойный голос Асила, и он торопко шагнул к старшему брату.

– Очень слаба, ей надо поспать, – тотчас пояснил Перший, и, не останавливая поступи, направился к ложу девушки. – Ночница-эка, – добавил он к стоящей подле столика нежити, – быстро зелье.

Зиждитель бережно уложил юницу на ложе на спину, поправил под ее головой подушку, прикрыл тело покрывалом. И когда нежить подала ему вытяжки в кубке с долгим носиком, сам напоил Есиславу. Аккуратно придерживая голову и давая возможность девушке справиться с глотанием, что в первый момент ей далось очень сложно.

– Что сказал Родитель? – вопросил стоящий подле Асил неотрывно наблюдающий за тягостно смыкающимися очами Еси и ее прерывчатым дыханием.

– Велел наблюдать за девочкой и Крушецем неотступно, – произнес присевший на ложе старший Димург и нежно утер губы юницы ручником, помогая ей их сомкнуть. – И поколь девочка должна все время спать. Крушец очень тяжело воспринял перекодировку так, что Родителю несколько раз во время курации приходилось прерываться, чтобы дать малецыку набраться сил. – Перший провел указательным перстом по лбу девушки, где на поверхности кожи явственно проступала темно-коричневая, тонкая полоса. – Родителю придется еще раз проверить состояние малецыка, чуть позже, когда плоть будет готова, потому теперь спать. В следующий раз вмешательство будет проводиться в плоть, только когда она будет в бесчувственном состоянии, ибо в бодрствующую опасно. Он хочет потолковать с Крушецом и велел мне присутствовать при том разговоре. Сказал, Крушец очень плотно связан с девочкой, и сейчас ее потеря для него будет не переносима… Потому надобно сделать все, чтобы этого не произошло.

Глава девятнадцатая

Еси неспешно… совсем медленно приоткрыла веки. Они сызнова, как в тот раз после лечения Крушеца наполнились тяжестью, и в целом все тело туго болело. Вроде бы еще в прошлое свое пробуждение девушка ощущала бодрость и живость всей плоти, а сейчас наново почувствовала себя худо, точно подверглась избиению… Избиению от которого недужило не только все внутри, но и снаружи так, что боль отдавалась покалыванием по всей поверхности кожи и особо ныл… полыхая лоб. Дотоль Есинька не видела снов, лишь густое марево дыма, но в этот раз сызнова узрела лицо Родителя, по коло окруженное темно-синей, широкой полосой в каковой перемещались не только символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, но также геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, не только когда-то виденных, но и не наблюдаемых. Сами образы божественных созданий были разнообразны по цвету, форме и проступали столь четко, что зрелись трепещущие листы на деревьях, поводящие ушами звери и плавниками рыбы, шевелящие губами существа и люди. Высокий и широкий лоб Родителя был слегка вдавлен и по нему пролегали горизонтальны и вертикальные, глубокие морщины, такой же неровной, пепельно-синей, как теперь удалось разглядеть, казалась кожа и на выступающих скулах. Купно собранные густые пепельные брови ноне переплетались с прядью развевающихся волос, прикрывали глубокие сине-марные очи.

Лежащая на левом боку девушка, меж тем припомнив яркость сна, вгляделась в белые полутона комнаты, также приглушенного в свете, как и стены, и свод.

– Есинька, – мягко протянул, сидящий на стуле обок ложа Асил и ласково провел дланью по колыхающему колотьем лбу, и всей все еще безволосой голове.

– Больно, – едва слышно дыхнула Есислава и Бог тотчас отдернул руку от ее головы. – Где мы? – погодя вопросила она, чувствуя, как болезненно онемела спина, и, не имея сил сменить положение тела.

– Мы в векошке… поколь подле Родителя, – торопливо пояснил Асил, и, почувствовав желание юницы, бережно перевернув ее, уложил на спину, поправляя под головой подушку. – Пить хочешь, – это уже и не было вопросом, а проплыло утверждение, понеже теперь после лечения Атеф, как старший Бог, мог безболезненно ее прощупывать.

Есиньке не пришлось отвечать, и Асил взяв со столика кубок с долгим носиком, медлительно стал поить ее почитай бурым на вид, мятно-терпким отваром.

– Мы тут будем еще долго? – поспрашала Еси, отрываясь от кубка и ощущая как значительно помягчели досель сухие губы.

– Столько сколько надо, – отметил Бог и настойчиво допоил юницу отваром. – Чтобы ты набралась сил и смогла перенести возвращение, так распорядился Родитель.

– Родитель.., – прошептал девушка, и болезненно дернулись ее губы. – Зачем состригли волосы, как же я теперь.

– Волосы отрастут, – нежность в голосе старшего Атефа поглотила всякое огорчение. Он заботливо утер губы юницы ручником и по теплому ей просиял. – Отрастут вмале… Лишь мы вернемся на маковку в Млечный Путь. Бесицы-трясавицы ту неприятность быстро устранят, не думай поколь о том.

– Родитель, – сызнова переключаясь на волнительное, заплетающимся языком пролепетала Есислава и глаза ее тягостно дрогнув, сомкнулись. – Он похож на вас всех… На Першего, тебя, Небо и Дивного…

– Это мы на него похожи, ибо есть его суть, – долетели откуда-то издалека слова до девушки. И стало не понятным, сие молвил Асил… Перший или вдул ей в мозг сам Родитель.

Есислава обретала себя постепенно, и как ей казалось долго. Сначала она не могла даже повернуться на ложе и посему Перший и Асил постоянно ее прощупывающие делали это сами. Ночницы кормили девушку, мыли и переодевали, а, чтобы она не переживала по поводу волос, на голову ей поколь одевали повойник, схожий с детским чепчиком, убор у которого была полуовальная задняя часть и ободок, завязывавшийся под подбородком. Помаленьку в конечности вернулись силы, крепости обрела и сама плоть, настолько, что Еси стала подниматься с ложа и поддерживаемая кем из Богов прохаживаться по комнате векошки. Однако, даже и тогда, она большее время отдыхала, и если не спала, то толковала с Першим, который стал теперь предупредительно обманчив, считая, что итак слишком много поведал ей, потому почасту переводил разговоры на безопасные темы. Большей частью Бог выспрашивал юницу о ее мыслях, чем сказывал сам. Время как казалось Есиньке, остановилось теперь и в векошке, точно также как когда-то оно замерло в Березане, куда ей так жаждалось вновь попасть… попасть и обрести там состояние умиротворения.