Книга Досье "72" - Жан Коломбье

Хорошенько закусив и еще лучше выпив, с раскрасневшимися рожами, смешивая в едином гимне радости отрыжки и вздохи облегчения, отряд охотников собрался вокруг некоего Кристиана, странного субъекта, чьи очки дали мне надежду обнаружить в нем уровень образования, которого могло бы хватить для установления диалога. Я осведомился у него, где мэр, которому я хотел бы рассказать о своих занятиях.

— Мэр? Он в отпуске, а мы пользуемся.

Именно это, как мне показалось, я понял из его местного наречия, которому меня не смог обучить выпускник Национальной школы администрации Макс. Все вокруг спешили проглотить последний кусок сыра, дожевать яблоко, допить стакан вина. Спектакль должен был вскоре начаться.

Четыре или пять дворняжек на поводках лаем проявляли свою добрую волю и достойное похвалы нетерпение. Великий стратег Кристиан расставил свои войска по углам поля.

— Стрелять только по моей команде.

Какая муха меня укусила? Мой крик «Сдавайтесь, вы окружены!», который я бросил, словно сигнал бедствия, затих во всеобщем изумлении. Местные охотники не привыкли предупреждать дичь. Некоторые из них приложили палец к губам, другие шепотом обругали меня.

Наконец спустили собак. Они хорошо знали свое дело. Лая и помахивая хвостами, они исчезли в зарослях кукурузы.

По доносившемуся до нас шуму можно было представить, как разворачивались события. Дикий лай, жалобные визги (дичь, видно, сопротивлялась), плач женщин, проклятия мужчин, треск ломающихся стеблей кукурузы. Потом стали слышны все более отчетливо, несмотря на лай собак, звуки шагов, треск початков, шорох сухих листьев. Вскоре стало видно, как закачались верхушки растений. Кристиан быстро все понял.

— Они щас выйдут, давай все сюда на помощь!

Двенадцать заряженных жаканами на кабана ружей, готовых разнести человека в клочья, были наведены на кукурузу, откуда неожиданно появилось распятие, с которого Господь устремлял на маленькую армию взгляд Того, кто уже много дал людям. Под распятием, мы увидели его в самый последний момент, когда он миновал последний ряд кукурузы, оказался священник с грозным выражением на лице. Он явно хотел высказаться, но сделать это ему было неудобно, поскольку за ним бежала вся стая, а один из самых ретивых псов вцепился зубами в его сутану. Священник врезал ему распятием по ребрам (прости, Господи) и пошел на ружья. Кристиан проявил восхитительное хладнокровие:

— Не дурить! Не палить! Надо поговорить!

— Изыди…

— Чо он сказал?

Он сказал четко и ясно изыди, Сатана. Я не сразу понял, что это не был спектакль, поставленный Домом молодежи Беньона. Пока продолжался этот диалог глухих, шайка партизан вышла из укрытия и собралась за спиной своего проводника. Десяток семидесятилетних людей, их могли отправить к Богу без исповеди. Священник, воткнув распятие в землю прямо перед собой, развел руки в стороны, защищая их:

— Господь сказал: тот, кто тронет моих агнцев, умрет в ужасных страданиях. Изыди.

В его глазах блестел странный огонь. Ружья опустились, Кристиан быстро принял решение:

— Мэр завтра вернется, пусть сам разбирается.

Опираясь на распятие как на посох, пастырь повел свое стадо в сторону деревни, распевая при этом: «Вверяю свои надежды Господу, я защищен его словом».

В рядах охотников все не могли найти ответ: было это салом или поросенком? Аргументы одних начали вызывать ярость других и наоборот. Но тут раздался крик:

— Привезли старое красное вино!

Эта новость согрела сердца, все было не так уж плохо, надо во всем видеть положительные стороны.

Нектар быстро прогнал чувство разочарования облавой, развязка которой не увенчалась успехом. Впрочем, как подчеркнул Кристиан, дичь, которая не бежит, не представляет для охотника никакого интереса.

25

Так прошли десять лет жизни после референдума. Сообщалось, что то там, то здесь были ликвидированы отряды партизан, но эта тема уже не приносила доходов. Кровопускания сопротивлению больше уже не публиковались на первых полосах газет. Как и предсказывал Кузен Макс, интерес к этим событиям стал ослабевать. Если французы еще оценивали по достоинству упорство этого эльзасца, которого отловили после двух лет преследования в горах Вогеза, — браво, в его-то возрасте! — то они все чаще стали подтрунивать над этими партизанами в пижамах, с бегающими широко раскрытыми, как у совы, глазами в свете полицейских прожекторов и вспышек фотокамер, понимая, что, в конце концов, те были не так уж недовольны тем, что их среди ночи поднимали с постели, столь мало пригодной для их старых членов. Ведь излишне говорить, что нет ничего лучше теплой кровати с мягким матрацем.

Вопреки предсказаниям Кассандры, Франция не разделилась на две части, не было ни демаркационной зоны, ни свободной зоны, единственной цензурой была крайне левая оппозиция. Довольно внушительной, конечно, но как страна могла жить иначе?

Левые после поражений 2002 и 2005 годов не смогли воспользоваться референдумом 2015 года для того, чтобы снова стать реальной силой. Раздираемые внутренними противоречиями, опасаясь кастрюль, которые держало в запасе правительство, они не сумели занять если не убедительную, то хотя бы ясную и четкую позицию. Но с той поры применение указанного закона, как ни парадоксально, придало левому движению новый импульс, освободив его от всех бюрократов, которые жили в тоске по восьмидесятым годам. Несмотря на это вынужденное омоложение, Социалистическая партия «Исторический путь» взялась за старое. Партия социалистов-радикалов не нашла себе ниши на политической арене, Социалистическая партия завтрашнего дня не могла предложить людям ничего, кроме своего названия. В рядах неокоммунистов шла борьба между теми, кто выступал за необходимость отказаться от классовой борьбы и за переход к борьбе поколений. Вопреки всем ожиданиям и несмотря на то, что в ходе референдума их поведение не было безупречным, «зеленые» смогли лучше других воспользоваться сложившимся положением. И даже сумели получить большинство в левой коалиции. Коалиция эта была достаточно непрочной, поскольку некоторые программные положения защитников экологии воспринимались в штыки столпами прогрессивных ортодоксов. Они не могли забыть Готе, этого ярого депутата от «зеленых», который в обмен на обещание — естественно, не выполненного Бофором! — министерского портфеля открыто выступил на стороне реакционеров и попытался объяснить свою позицию тем, что централизованное уничтожение стариков было в некотором роде заботой об окружающей среде. Гуманисты захлебывались яростью.

«Зеленые», которых за глаза (все-таки в одной коалиции!) неокоммунисты называли «окисью меди», наученные горьким опытом, овладели языком плаката. Язык плаката против змеиного языка, их речи все же производили двойственное впечатление. Они слишком упорно ставили на новое поколение, слишком настойчиво гладили его по шерстке, их искренность не могла не вызвать подозрение.

Послушать их, так все молодые были красивы и умны, только молодые могли проникнуться идеями чистой планеты, исправить ошибки, допущенные старшими поколениями. С помощью лозунгов, которые были не столь уж и невинны, как могло показаться, с помощью эффектных кампаний — озоновый слой, чистота моря, трансгенные продукты, загрязнение рек — они закладывали в сознание людей, возможно, сами не отдавая себе в этом отчета, настораживающие контуры не столь отдаленного общества молодых. В конечном счете этой евгеники, первенство в которой они приписывали крайне правым.