Книга Браслет певицы - У. Уилер

– Ну, знаете ли, иногда приходит в голову какая-нибудь мысль, не запишешь – точно забудешь, а под рукой нет ничего подходящего. Вот и приходится хватать первое, что под руку попадётся, салфетки там всякие, обёртки. Ну, иногда, правда, эти бумажки теряются – ужасно досадно.

– Вам виднее. Вот, может быть, раз вы так хорошо это понимаете – вы и поможете мне разобраться с этими бумажками. У вас наверняка глаз намётанный!

Флитгейл с тоской подумал о той самой бумажке, на которой он три дня назад набросал перевод текста одной печати. Этот перевод просто вспыхнул у него в мозгу, как озарение, в тот самый момент, как Гай развернул находку в тесной каморке Азиатского общества; он оторвал клочок папиросной обёрточной бумаги и быстро нацарапал на ней перевод. И вот уже три дня он искал её повсюду, и не мог найти. Поэтому он горестно вздохнул и ускорил шаг.

По дороге они купили жареной рыбы с картошкой и пива, а в кабинете Суона удобно расположились за столом. На столе аппетитно, но не слишком изысканно благоухал их скромный ужин; ящики с бумагами стояли под столом, и джентльмены доставали по одной тетради или папке и с комфортом изучали их, зачитывая друг другу особо примечательные места и попивая пиво.

Надо сказать, что в основном это было довольно неприятное чтение. Финансовые расчёты Брюстера, открывавшие его южноафриканские махинации, были уже подробно изучены тем самым «подразделением», упомянутым Суоном, а джентльменам достались записные книжки и отдельные листки с личными заметками. Наброски к книге и её черновики Гай отложил в отдельную стопку – они были, как ни странно, малоинтересны. Одни и те же эпизоды путешествий полковника по колониям описывались по нескольку раз, иногда с противоречивыми подробностями, что свидетельствовало о том, что большинство их было творчески переработано полковником, и имели уже малое отношение к реальности.

Другие записи носили другой, можно сказать, личный характер. Просмотрев несколько книжек, Суон сказал:

– Все эти записи уже были уже просмотрены моими коллегами. Но в них искали упоминания о любых связях с Германией. Ну, а мы будем читать всё подряд и обо всех.

– И что же, он упоминал о Германии или бароне фон Мюкк?

– Если бы он и был нанят фон Мюкком, то не стал бы об этом писать. Он не писал особо и о своих махинациях в Южной Африке, всё же не дурак. Зато про всех остальных…

Несколько тетрадей было заполнено желчными отзывами о разных людях, саркастическими характеристиками вроде «старый маразматик Макдэвиш» или «хитрая лиса Грегори». Кто такой этот Грегори, Флитгейл не знал, а вот за старика Макдэвиша ему стало обидно.

– А что, он там пишет об участниках сеанса у Бёрлингтона? – спросил Гай, заглядывая в тетрадь.

– Да, вот здесь. Про Мелисанду фон Мюкк, про баронессу Фицгилберт, ей-богу, противно, Флитгейл, потом сами посмотрите, а вот тут… смотрите-ка… – Суон начал беспокойно листать книжицу, – тут лист вырван! Дальше сразу про какого-то доктора, с полуслова. Чёрт побери, зачем он вырвал этот лист! Смотрите, тут начато: «Барона Фиц…» и всё. Криво вырвал. Вот, у корешка: «н», «бр», «жи»…

Суон поднял книжку к самым глазам, стал смотреть на листок в косом свете от электрической лампы, ругаясь сквозь зубы и щурясь на яркий свет.

– Ничего не видно. Продавлено слабо. Чернила не отпечатались, одни точки. Ну вот…

Дальше джентльмены работали молча, глубоко раздосадованные и опечаленные. Скоро записные книжки закончились, на дне коробок обнаружился ворох разрозненных бумажек. Гай стал вынимать их и раскладывать перед собой: в основном, это были выписки из разных книг, цитаты, подобранные для книги, названия статей и какие-то наброски. Переворачивая листок за листком, Гай складывал их неровной стопкой, мысли его невольно отвлеклись от дел Брюстера и вернулись к потерянному переводу. Суон бросил свою работу и медленно попивал пиво, автоматически набрасывая очередное дерево в собственной записной книжке.

Флитгейл отложил очередной обрывок бумаги, потёр глаза, и подумал, что перевод, должно быть, в немецком словаре. На букву Т, поскольку он как раз перед этим проверял слово «Töpferscheibe», то есть – гончарный круг. Совершенно верно, свой набросок перевода он положил на раскрытый словарь, а словарь потом закрыл! Эта мысль так поразила Флитгейла, что он с изумлением уставился на листок в своей руке. На бумажке было коряво написано: «Ричард Уосли. Предубеждение против фотопортретирования среди аборигенов Австралии и Океании: по материалам третьей экспедиции Географического Общества, с.15, иллюстрация 30». «Это совсем не то…» – с удивлением подумал Гай, но тут же очнулся. Это был листок, вырванный из записной книжки, довольно небрежно, второпях, на одной стороне было написано что-то о каком-то докторе, а поверх, наискосок листа – название статьи. А текст другой стороны начинался с «…гилберт».

– Дайте, дайте сюда записную книжку с вырванной страницей, скорее! – всполошился Гай, словно боялся, что бесценные строки сейчас исчезнут сами собой. Суон захлопал руками по столу, где были разложены бумаги, раскопал книжицу и раскрыл на нужном месте.

– Прикладывайте, теперь, прикладывайте! – нетерпеливо распорядился Гай, протягивая Суону свой обрывок.

– Чёрт возьми, Флитгейл, чёрт возьми… Чёрт возьми!

– Ну, читайте же, читайте!

Суон прижал листок пальцем к обрыву в записной книжке и прочитал:

«Барона Фицгилберта мне даже не жаль. В конце концов, одним политиканом меньше. Невелика потеря для Британии, может быть даже – большое одолжение. Урусов мне не опасен. Ничего не знает ни о Наупорте, ни о Ледисмит[10]. Зачем русскому браслет певички? Вот будет номер, если он – жиголо и мошенник. Обычный воришка, который обчищает богатых любительниц спиритизма. Драпал из России, потому что там его вывели на чистую воду. Припугнуть».

– Чёрт побери, – в который раз повторил Суон, закончив чтение, – это золотая бумажка.

– Но… можно ли это считать признанием в убийстве барона?

– Хм, нет. Прямого признания покойник не сделал. Но – Урусов! Чёрт побери – Урусов!

– А что – Урусов?! – запальчиво воскликнул Флитгейл, – Если уж безупречный Фицгилберт – немецкий шпион, то почему бы Урусову не быть мерзавцем?

– Ну, да… Урусов подавал Мелисанде манто, это очень удобный момент для того, чтобы снять с неё браслет. И Брюстер намекнул Мелисанде, что видел, как это сделал Урусов. Чертовщина какая-то. Урусов. Может быть, он, действительно неравнодушен к Мелисанде? Ну, не может же быть, что он вор? Ничего не понимаю.

– Знаете, Суон, я никогда не буду вести дневников. Кроме полевых, конечно, – мрачно заметил Флитгейл, сгружая архив Брюстера обратно в коробки, стоящие на полу. – Мало того, что это всё надо писать, так ещё потом, не приведи Господь, кто-то это ещё и читать будет. И вообще, что за фанфаронство, что за амбиции – всякое своё дурацкое мнение увековечивать на бумаге!