Книга Карнавал обреченных - Людмила Бирюк

Возле церкви Володя задержался, чтобы перекреститься. Каменный храм величаво возвышался над маленькими домишками. В глубине двора, за оградой, виднелись монастырские пристройки. Тишина, покой и умиротворение наполнили душу юного князя. На минуту он даже забыл, зачем приехал. Но гулкий удар колокола привел его в чувство. Володя вздохнул и, с трудом вернувшись в реальность, снова сел в экипаж и направился к дому актрисы.

Как он и предполагал, молоденькая горничная, открывшая ему дверь, стала уверять, что хозяйки нет и не будет долго.

— Ваша милость, — жалобно пролепетала девушка, — мне и так уж попало из-за вас. А коли еще раз пущу, то госпожа…

— Значит, она все-таки дома?

Горничная совсем смутилась.

— Простите, ваша милость, будьте милосердны. Никого не велено пускать…

Но тут откуда-то сверху раздался грохот. Напольная ваза с цветами, украшавшая лестничную площадку, опрокинулась. Володя поднял глаза и увидел полуодетую Сандру с бокалом в дрожащей руке.

* * *

По дороге в Петербург Репнин заехал в свое родовое гнездо — деревню Захарово. Дворня и земельные крестьяне встретили его плачем и причитаниями. Он долго не мог понять, что случилось, пока Захарка, упав на колени, не поведал барину о непоправимой беде. Смерть герра Гауза потрясла Репнина. Он молча вошел в библиотеку и оглядел книжные стеллажи, портрет матери на стене, сломанную стремянку, письменный стол, за которым раньше всегда работал управляющий… Егорка не знал имен двух офицеров, похитивших шкатулку, но сумел описать внешность одного из них.

— Худой… Глаза желтые. Лицо словно топором вырублено, — пояснил он, заикаясь от страха.

Князь кивнул, сразу поняв, что речь идет о Бакланове.

— А второй?

— Рука у него была перевязана. А лица не запомнил, ваше сиятельство… Уж не обессудьте.

— Ладно, ступай.

На кладбище Репнин долго стоял возле могилы немца, невольно думая о том, что злополучная шкатулка Александра Павловича вряд ли стоила жизни этого честного, умного, смелого человека.

Князю пришлось на неделю задержаться в имении, чтобы привести в порядок дела. Всё валилось из рук. Образ герра Гауза незримо витал рядом с ним. В конце концов, он вызвал старосту, мужика грамотного и хозяйственного, и, передав ему управление поместьем, выехал в Петербург.

Казалось, дурные вести гнались за ним по пятам. На первой же почтовой станции он узнал о том, что император Александр Павлович скоропостижно почил в бозе.

— Почил? — удивленно переспросил князь станционного смотрителя. — То есть вы хотите сказать, что государь скончался?

— Упаси Бог мне этого хотеть, ваша светлость, — испугался смотритель и почтительно протянул ему слегка помятый листок «Петербургского вестника» с траурной каймой. — Вот, взгляните сами. Заболел государь наш батюшка да и помер.

Репнин пробежал глазами скорбное сообщение. Государь скончался от простуды на руках безутешной императрицы…

«Насчет простуды — вранье», — думал Репнин, читая.

В глубине души он смутно предчувствовал, что после его отъезда в Таганроге должно случиться что-то недоброе. Почему Александр Павлович, который всегда нуждался в помощи своего преданного адъютанта, вдруг решительно удалил его от себя? Только по одной причине: он задумал покончить с собой. Скорей всего, государь отравил себя ядом. Но, может быть, Дибич прав? Кто на самом деле умер? Император или его двойник?

А может быть… это было не самоубийство, а убийство?

— Жаль государя, — осмелев, продолжал болтать смотритель. — Вы не поверите, ваше сиятельство, но ровно десять лет назад по пути в Москву он остановился именно здесь, на этой самой станции! Вон, извольте взглянуть, в рамочке — золотой империал, лично мне пожалованный его императорским величеством… Большой любитель путешествий был покойник император, царствие ему небесное. Эх… Неисповедимы пути Господни! Всю жизнь провел в дороге, а умер в Таганроге…

* * *

Вернувшись в столицу, Репнин, не заезжая домой, посетил Александро-Невскую лавру, где его принял митрополит Серафим. Священнослужитель был учтив, но немногословен, только скорбно вздыхал и без конца перечислял многочисленные заслуги и добродетели покойного императора. Устав от дипломатичных намеков и недомолвок, князь напрямую спросил его, не кажется ли ему странным, что человек цветущего возраста, который, к тому же, никогда не жаловался на свое здоровье, вдруг скоропостижно скончался без всякой видимой на то причины?

Глаза владыки Серафима затуманились.

— Такова воля Создателя нашего. Бог забирает лучших… — помолчав, он слегка прищурился и добавил не без иронии: — Сей вопрос надобно задать вам, князь! Не вы ли сами сопровождали его величество в Таганрог?

Репнин ответил не сразу.

— Ваше святейшество! Должен признаться, что государь вел себя в Таганроге довольно странно. Порою он впадал в забывчивость или совершал не свойственные ему поступки. Но особенно меня удивило то, что он внезапно удалил меня от своей особы. Теперь я испытываю невольное чувство вины. Возможно, я смог бы уберечь его от…

Серафим жестом прервал его.

— Полно, князь! Таков был Промысел Божий. Есть вещи, кои лучше не обсуждать вслух, особенно если они не касаются вас лично.

— Смерть государя касается всех нас, ваше святейшество.

Преподобный отец долго молчал, склонив голову, потом тихо спросил:

— В каком состоянии пребывал Александр Павлович в тот день, когда вы покинули его? Вы не заметили у него признаков недомогания?

— Никак нет. Государь выглядел вполне здоровым.

Едва уловимая тень пробежала по лицу владыки и исчезла. Он встал и осенил своего собеседника крестным знамением.

— Рад был встретиться с вами, князь. К сожалению, не могу уделить вам столько времени, сколько хотел бы. Молитесь об усопшем государе. Знаю, что он искренне любил вас.

Когда Репнин ушел, митрополит с минуту постоял неподвижно, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов. Потом подошел к стеллажу с духовными книгами и нажал на корешок третьего с краю фолианта. Стеллаж дрогнул и, скрипя пружинами, повернулся. Из открывшегося проема в комнату шагнул бородатый инок в грубом рубище.

— У вас весьма уютная келья, преподобный отец.

— Ваше величество! Князь Репнин догадывается о том, что в Таганроге был ваш двойник…

— Какое это теперь имеет значение? — перебил его старец. — Я опасался только несчастного лицедея, которому выпало играть роль не по рангу.

— Он исполнил ее превосходно, ваше величество. Но это была его последняя роль.

— А моя только начинается. Стены монастыря стали мне тесны, и я готов отправиться в путь.

— Вы собираетесь уйти один, государь? Или, может быть, хотите, чтобы кто-то из преданных вам людей сопровождал вас? Думаю, что князю Репнину вы вполне можете довериться. Он умен, храбр, безупречно честен… Думаю, на него можно положиться.