Книга Карамболь - Хокан Нессер

Затем напомнил об этом ей тоже.

«Живые должны заботиться друг о друге, — подумал он. — Хуже всего умереть, так и не пожив».

Сидя в машине перед грязно-коричневым офисным центром Ремингтон, он размышлял над тем, как сложилась бы судьба Эриха, останься тот в живых. Успел ли бы он пройти через важнейшие этапы жизни, какими бы они ни были. Он где-то читал, что человек должен сделать за жизнь три вещи. Воспитать сына, написать книгу и посадить дерево.

Интересно, откуда это взялось? Эрих, в любом случае, не успел ни первого, ни третьего. Посадил ли он когда-нибудь дерево, естественно, одному богу известно, но это казалось маловероятным. Прежде чем Ван Вейтерен успел задуматься о себе, его размышления прервала Ульрика, плюхнувшаяся на пассажирское сиденье.

— Чудесно, — сказала она. — Какой замечательный день.

Она поцеловала его в щеку, и, к своему изумлению, он ощутил эрекцию. «Жизнь продолжается, — растерянно подумал он. — Невзирая ни на что».

— Куда хочешь поехать? — спросил он.

— В Эмсбаден или Берензей, — не колеблясь, предложила она. Чувствовалось, что она обдумывала это с момента его звонка.

— Эмсбаден, — решил он. — Берензей вызывает у меня не самые добрые мысли.

— Почему же?

— Там кое-что произошло несколько лет назад. Не люблю об этом вспоминать.

Она ждала продолжения, но он оставил его при себе. Завел машину и выехал с парковки.

— Мой таинственный любовник, — сказала она.

Они побродили часок по дюнам и позже обычного пообедали в ресторане «Де Диркен» возле маяка в Эмсбадене. Шейки морских раков в укропном соусе, кофе и морковная запеканка. Говорили о Джесс, о троих детях Ульрики и их перспективах на будущее.

И наконец, об Эрихе.

— Я помню кое-что из сказанного тобой, — проговорила Ульрика. — Когда вы нашли женщину, убившую Карела.

Карел Иннингс был прежним мужем Ульрики, но не отцом ее детей. Они появились у нее в первом браке, с агентом по продаже недвижимости, который был хорошим и надежным отцом семейства, пока надо всем не взял верх врожденный алкоголизм.

— Мы ее так и не нашли, — уточнил Ван Вейтерен.

— Вы установили ее мотив, — сказала Ульрика. — В любом случае, ты утверждал, что, с ее точки зрения, убийство моего мужа представлялось… в каком-то смысле… правомерным. Помнишь?

— Конечно, — ответил Ван Вейтерен. — Хотя это справедливо только отчасти. С очень индивидуальной, ограниченной точки зрения. При такой формулировке получается слишком грубое обобщение.

— Разве так бывает не всегда?

— Что ты имеешь в виду?

— Разве убийца или вообще преступник не всегда считает свое преступление оправданным? Разве он не всегда рассуждает именно таким образом — по крайней мере, сам с собой?

— Старый вопрос. Но, в принципе, ты все поняла правильно. Убийца всегда вынашивает свои мотивы и, естественно, оправдывает их, другое дело — оправдывает ли их кто-то другой? За всем, что мы делаем, разумеется, кроются причины, но в наши дни догма о первородном грехе обычно членов коллегии присяжных не убеждает… они гораздо более толстокожи.

— Но ты в нее веришь?

Он немного подождал — посмотрел на море.

— Естественно, — ответил он. — Я не защищаю злодеяния, но, если ты не можешь понять природу преступления, тебе едва ли стоит работать в уголовной полиции. Существует черная логика, которую часто легче обнаружить, чем ту, что стоит за нашими обычными деяниями. Хаос, как известно, соседствует с Богом, но в аду чаще всего царит порядок…

Она усмехнулась и откусила от морковной запеканки:

— Продолжай.

— Раз уж ты так просишь, — сказал Ван Вейтерен. — Ну, эта злобная логика может посетить любого из нас, если мы загнаны в угол. Совсем не трудно понять, что исламский брат убивает свою сестру за то, что та бегала по дискотекам и хотела стать европейкой… совсем не трудно, если знать предысторию. В то же время само деяние столь отвратительно, что тебя тошнит, когда ты о нем думаешь, и тебе хочется схватить злодея и обрушить на него высотный дом… но это уже нечто иное. Совсем другое дело.

Он умолк. Она посмотрела на него долгим, серьезным взглядом, потом взяла его через стол за руку.

— Преступление рождается в зазоре между моралью общества и индивидуума, — добавил Ван Вейтерен, в тот же миг задумавшись над тем, ко всем ли случаям это применимо.

— А если ты найдешь убийцу Эриха, ты его тоже сможешь понять?

Он помедлил с ответом. Снова окинул взглядом берег. Солнце скрылось, и погода стала такой, какой, вероятно, была до того, как кто-то из богов додумался ее изобрести. Восемь градусов тепла, слабый ветер, белое небо.

— Не знаю, — сказал он. — Поэтому-то я и хочу поговорить с ним с глазу на глаз.

Она выпустила его руку и наморщила лоб:

— Не понимаю, как ты можешь желать подвергнуть себя такому. Посмотреть в глаза убийцы сына. Иногда я тебя просто не понимаю.

— Я никогда не утверждал, что сам себя понимаю, — ответил Ван Вейтерен.

«И я никогда не утверждал, что не хотел бы пустить пулю между этих глаз», — подумал он, но ничего не сказал.

На пути домой у Ульрики возникло предложение.

— Мне хочется пригласить его невесту на ужин.

— Кого? — спросил Ван Вейтерен.

— Марлен Фрей. Давай пригласим ее завтра вечером к нам на ужин. Я позвоню и поговорю с ней.

Ему подобная мысль в голову никогда не приходила. Интересно — почему? Потом он устыдился и ответил согласием.

— При условии, что ты останешься ночевать, — добавил он.

Ульрика засмеялась и мягко толкнула его кулаком в плечо.

— Я ведь уже обещала, — сказала она. — Четверг, пятница и суббота. Юрг в лагере со школой.

— Отлично. Я без тебя чертовски плохо сплю.

— Я прихожу к тебе не за тем, чтобы спать, — заметила Ульрика.

— Отлично, — повторил Ван Вейтерен за неимением лучшего.

Начальник полиции Хиллер положил руки на стол, снабженный подкладкой для письма из свиной кожи, сцепил их в замок и попытался поймать взгляд Рейнхарта. Тот зевнул и посмотрел на зеленое растение, напоминавшее пальму, название которого он вроде бы когда-то знал.

— Хм… — произнес Хиллер. — Мне утром довелось столкнуться с комиссаром… я имею в виду комиссара.

Рейнхарт перевел взгляд на фикус Бенджамина.

— Эта история с сыном на него здорово подействовала. Просто хочу, чтоб ты знал. Ничего удивительного. После всех лет и всего… я считаю это делом чести. Мы обязаны раскрыть дело. Не упустить его из рук. Насколько далеко вы продвинулись?