Книга Кольцо "принцессы" - Сергей Алексеев

– Домой. Домой, в свою часть. Я военный летчик и живу в военном городке…

– Я знаю, где ты живешь, – проговорила грустно.

– Тем более… Я должен вернуться домой.

– Неужели не хочешь остаться со мной?

Шабанов мысленно выругался, но сказал по-солдафонски тупо и определенно.

– Я служу в армии. Принимал присягу. Клятву такую, понимаешь? И я обязан вернуться!

– Если ты не получишь «принцессу», все равно вернешься?

– Все равно… Тогда меня посадят в тюрьму.

– В тюрьму?.. А что это – тюрьма?

– Такой дом, куда запирают на замок и лишают свободы.

Она подумала, растерянно покрутила головой, развела руками.

– За какой-то прибор… Лишают свободы? Разве это справедливо? Разве из-за такой безделицы можно посадить человека под замок?

– Я не выполнил своего долга, – с терпеливостью и надеждой объяснил Шабанов, не вдаваясь в подробности, что такое «принцесса». – Изменил присяге… Ты же понимаешь, кто нарушает клятву, тот преступник.

– Понимаю, – совсем грустно проронила Агнесса. – Нельзя изменять своему слову…

– Вот. Вот!.. Если можешь, помоги найти прибор. Конечно, если все это – не сон и не грезы.

– К сожалению, нет… Хорошо, я принесу твою «принцессу». Кто нарушит клятву – будет проклят. Идем!

– Вот это ты сказала правильно!

Наконец-то Шабанов покинул злосчастную больницу, которая казалась ему хуже тюрьмы. На улице дул теплый, весенний ветер, лопались почки, распускались листья, высокое небо отметилось крестиками перелетных птиц и одуряюще пахло жизнью, солнцем, свободой – как в путешествии в детство.

Нет, это была явь! Во сне он не ощущал таких ярких и многообразных запахов, кроме запаха парного молока и горячего хлеба.

И одновременно все напоминало сновидение, ибо в окружающем пространстве было много чего-то неестественного и бессмысленного, словно в древней и чужой цивилизации. Он жадно осматривался, уже по привычке выискивая приметы, по которым можно было бы установить свое местонахождение, но ни надписей, ни указателей, ни чего-нибудь знакомого, по чему можно определить хотя бы страну, на глаза не попадало. Вероятно, это был городок, расположенный в старом, ухоженном парке, или парк, где жили люди: сквозь просветы между огромными деревьями проглядывали каменные дома с нагромождением архитектурных излишеств, колоннады неизвестного назначения, причудливые изваяния из камня, в том числе гигантские курицы, разлапистые беседки, мостики, перекинутые через ровное место, – что-то вроде огромной детской площадки, где все создано для воображения, фантазий и игры ума, и где не было детей – лишь изредка, вдалеке на парковых дорожках мелькали люди.

Кругом царил глубокий, оглушающий покой…

Агнесса оставила его в одной из причудливых беседок на берегу озера, где плавали вперемешку белые и черные лебеди, а сама удалилась куда-то в глубь бесконечного парка и пропала на два часа. Шабанов сначала исправно сидел на теплой каменной скамейке, затем прогулялся вдоль озера по дорожке, выложенной гранитными плитами, однако был вынужден спрятаться, поскольку впереди появилась легкомысленно одетая молодая пара. В их поведении было что-то детское, бездумно-веселое, и Герман, понаблюдав за ними, все-таки вышел и помахал рукой.

– Привет, ребята!

Застигнутые врасплох, они замерли на мгновение, а потом с криком бросились в парк, словно вспугнутые зверем дети. Конечно, в высотном комбезе, с НАЗом на плечах да еще пистолетом на ремне, он выглядел здесь как воинственный пришелец, и реакция туземных жителей была соответственной. Тогда он вернулся в беседку и стал ждать Агнессу, по-воровски озираясь по сторонам.

Она появилась внезапно, со стороны озера и, потому что Шабанов высматривал белое платье, в первый миг он не узнал ее: перед ним стояла девушка в высотном комбинезоне – точно таком же, как у него, и даже ботинки были зашнурованы лишь наполовину. Недоставало пистолета и «малямбы», но зато в руке Агнесса держала целую и невредимую «принцессу»…

– Спектакль не состоится, – заявила она. – Я отменила премьеру.

А он не мог отвести глаз от прибора и почти не слышал, что говорит Агнесса, все пролетало мимо. Она же приподняла «принцессу», брезгливо удерживая ее за «глаз» и чуть ли не зажимая носик.

– Ты искал вот это?

Герман потянулся рукой, однако она спрятала прибор за спину и отступила назад.

– Я верну… Но ты обязан выполнить одно мое условие!

Сказано было с той же капризно-игривой интонацией, как и на горнолыжной базе, где она кормила мясом по-французски, и это не предвещало никакой опасности.

– В театр? – спросил Шабанов. – Да ради бога!

– Нет, не в театр. Ты прослушал, что я сказала…

– Все равно выполню, – пообещал он. – Любое условие! Только отдай мою «принцессу».

– Нельзя изменять слову, – напомнила Агнесса и вручила прибор. – Ты сам говорил…

Шабанов чуть ли не выхватил его, поймав себя на мысли, что даже некогда отвратительный запах кажется сейчас приятным. Он тотчас же высвободил кольцо из разъема, натянул его на палец.

– Постой, Герман! Ты же не знаешь моего условия, – угадывая, что он собирается сделать, предупредила она. – Может, тебе захочется вернуть «принцессу», когда услышишь, что скажу…

– Считай до пятидесяти! – приказал он и, сжав руку в кулак, оторвал его от прибора. – Ты умеешь считать? Это будет примерно тридцать секунд!

Кольцо вышло с небольшим напряжением и ясным щелчком, словно выстрел из детского пистолета, и сразу же послышалось тихое шипение. Он огляделся по сторонам – никого! – положил прибор на гранитный парапет, взял Агнессу за руку и потянул в сторону.

Только бы не сон!

Шабанов толкнул ее за каменное изваяние в виде скрещенных рук, пригнул голову и выглянул наружу – «принцесса» виделась отсюда со спичечный коробок. Казалось, в этом тягучем, непоколебимом покое увязло и время…

– Сколько? – Он обернулся к молчаливой Агнессе, снимая с «обручального» кольца чеку в виде проволочной спирали. – Какой счет?

– Ты не выслушал моего условия, – вместо ответа сказала она. – Не пожалеешь? О том, что потерял?

– И что же я потерял?

– Я покажу тебе, что…

Вначале одновременно и резко ударили крыльями лебеди, все сразу, и белые, и черные, взметнулись с воды и потянули вверх; и вверх же ударил столб рыжего дыма, оторвавшись от парапета, и лишь потом ушей достал сухой треск взрыва. Гул прокатился по парку и увяз в кронах вековых деревьев.

Третье пробуждение было таким же, как первых два.

Разве что мир окончательно сузился, сжал его со всех сторон, и в первый миг Шабанову почудилось, будто он младенец, завернутый в пеленку вместе с головой. Высвободив руки, он попытался смахнуть с лица светящуюся матовую ткань и обнаружил, что это парашют. Шелестящий, многослойный шелк так спутался и перевился со стропами, что выбраться из него оказалось непросто; разгребая его, он зарывался еще глубже, и когда наконец освободился и высунул голову на свет Божий, вновь спросил с удивлением и страхом: