Книга Сфера-17 - Ольга Онойко

– А разве мы ещё не перешли?

Николас подавил вздох.

– Я официальное лицо, – сказал он. – Я посланник моего народа.

– Я помню, – директор кивнул, улыбаясь. – Семнадцатая сфера, Циалеш. Сто миллионов человек.

– Триста.

– Что?

– Триста миллионов. Дипломатическая изоляция и эмбарго. Мы хотим возобновить контакты с Союзом, мы готовы делать шаги навстречу. Господин Йеллен, я летел сюда в надежде решить эти вопросы.

На лице директора выразилось утомление. Некоторое время он смотрел на Николаса с укором. Николас не отводил глаз, Йеллен сделал это первым.

– Мне больше нравилось, когда вы говорили о приятных вещах, – печально сказал он, разглядывая цветущие аллеи сада. – С вами было приятно общаться.

Николас почувствовал раздражение, близкое к ярости. Подавить его стоило ему большого труда. Кем бы ни был господин Йеллен, он позволял себе слишком много.

– Я сожалею.

– А я, – обиженно заметил директор, – посвятил вам целый день, заметьте. Даже несколько дней.

Николас помолчал.

– Если я правильно помню, – сказал он, – таких, как мы, у вас две тысячи только в составе Союза… Две тысячи полномочных послов. И вы каждого удостаиваете личной аудиенции такой продолжительности?

– Нет, – Йеллен расцвёл. – Разумеется, нет. Считайте, что вам повезло.

– Я очень ценю ваше внимание, – терпеливо ответил Реннард. – Давайте решим деловые вопросы, господин Йеллен. Потом я буду всецело в вашем распоряжении. Думаю, ничем не омрачённая беседа покажется приятней нам обоим.

Йеллен посмотрел на него из-под ресниц и медленно, медленно, очень странно и очень ласково улыбнулся. У Николаса мурашки по спине побежали от этой улыбки.

– Что же, – сказал директор, – если вы настаиваете… Возможно, вы правы. Я слушаю.

Николас помедлил, покусывая губу.

– Мы получили два письма от Неккена, – сказал он, – некоторым образом противоречащих друг другу. В первом госпожа Тикуан заявляла, что не признаёт итогов революции и требует возврата кредитов. За этим посланием последовала изоляция планеты и эмбарго, его трудно было не принять всерьёз. Вы же говорите совершенно иное. Вы сообщили, что хотите восстановить контакты и возобновить торговлю. У нас возникло много вопросов. Безусловно, мы готовы идти вам навстречу. Мы хотим того же, что и вы. Но решение об изоляции принял Совет Двенадцати Тысяч, а не правление Неккена.

– Скажите, – прервал его Йеллен, – а до того, как стать послом, кем вы были?

Николас опустил руку со стола на колено, скрыв её от собеседника, и впился ногтями в ладонь.

– Я начальник Управления соцобеспечения, – спокойно ответил он. – Член Народного правительства.

– Военной хунты, – поправил Йеллен вполголоса, с почти эротическим удовольствием. – А вам, господин Реннард, доводилось, скажем так… отправлять на расстрел?

«Ах ты тварь, – подумал Николас в бессильной ярости, – да сколько же можно?! Тебя бы я отправил… Нет, прекратить. Даже думать так нельзя, он всё видит и попросту наслаждается моей злостью. Я не доставлю ему удовольствия».

– А также приводить приговоры в исполнение, – сухо ответил он. – Во время Гражданской случалось всякое.

– Очаровательно, – директор мечтательно прикрыл глаза.

Николасу стало холодно.

Он был близок к тому, чтобы вовсе перестать воспринимать Йеллена как человека и официальное лицо. Пожалуй, мантийцы не просто так отряжали ксенопсихологов для переговоров с ним. Директор очень убедительно разыгрывал непредсказуемую и неподвластную морали стихию.

Или дьявола.

По безмятежным зелёным лугам астероида бежали лёгкие тени облаков.

– Мы понимаем, какое влияние вы имеете на Совет, – продолжил Реннард, пытаясь сохранить твёрдость голоса, – но всё же речь идёт о совершенно разных организациях – государственной и коммерческой. Пожалуйста, господин Йеллен, проясните ситуацию. Совет планирует изменить решение?

Исполнительный директор в задумчивости покачал головой.

– Решение… – пробормотал он. – Окончательное решение циалешского вопроса. Знаете, господин Реннард, вы подали нашим деловым партнёрам дурной пример. Если все начнут устраивать революции, чтобы избавиться от госдолга, выйдет нехорошо.

– Мы понимаем. Но вы первым вышли на связь. Вы сказали, что хотите наладить дипломатический контакт и получить гарантии соблюдения правовых норм.

– Да… – с ленцой сказал Йеллен, – да… Правовых норм. Но знаете, нас не очень волнуют правовые нормы на одной конкретной планете в семнадцатой сфере. Нас больше волнуют правовые нормы в масштабах Сверхскопления. Так что окончательное решение вашего вопроса…

И вдруг он встал из-за стола.

Лицо его было теперь непроницаемо-мягким, словно лицо манекена.

У Николаса пересохло во рту. Он беспомощно поднял глаза, пытаясь проглотить вставший в горле комок. Йеллен не смотрел на него. Заложив руки за спину, выпрямившись, Йеллен смотрел в сторону гор, над которыми собиралась гроза.

– Если бы я хотел окончательно решить ваш вопрос, я бы решил его за пару минут, – вполголоса сказал директор. – У Циалеша, кажется, две луны? Одну из них мы роняем на планету, и живых на ней не остаётся. Сто миллионов туда, сто миллионов сюда – право, это такая мелочь в масштабах Сверхскопления… Вы, как человек, отправлявший других на расстрел, не можете меня осуждать. Давайте пройдёмся, если вы не возражаете.

Николас вздрогнул. Он моргнул, нервно сжал и разжал пальцы, оторопело глядя на директора. Потом механическим движением поднялся.

Происходящее словно утратило реальность, превратилось в не слишком качественную голограмму, какой-то нелепый фильм. Йеллен подумал и заулыбался – вежливо, тепло, с симпатией, всемогущий демон, владыка мира… Шагнув к нему, Николас едва не споткнулся о ножку стола. Вцепился в край столешницы: белоснежная скатерть поползла, пустой стакан упал на неё и выронил на чистейшую ткань каплю жёлтого сока… «Это какой-то бред, – подумал Николас, – это неправда. Это просто очень жестокая шутка. Йеллен может себе позволить, я перед ним никто…»

Директор протянул руку, точно предлагал взять его под локоть. Николас невольно отшатнулся, секунду спустя ему пришло в голову, что он поступил неучтиво, но было уже поздно. Впрочем, Йеллен всё равно получал удовольствие, наблюдая за его метаниями…

Они спустились по широкой мраморной лестнице и вышли в сад. За узорчатой башенкой флигеля сад просторными террасами опускался к реке. Дорогу обрамляли фонтаны. Жёлобы силовых полей вынуждали водяные струи сплетаться в вышине, образуя изысканные арки. На одной из террас расположилась стоянка машин. К ней директор и направлялся.

Николас молчал. Сердце колотилось под горлом, мир вокруг виделся нерезко, точно сквозь расфокусированную камеру, но часть сознания сохраняла способность к наблюдению и анализу. Он понимал, что Йеллен видит его ужас и растерянность и наслаждается ими, как лакомством. Директор развлекался: на свой то ли садистский, то ли вампирский лад… Ничего не оставалось, кроме как развлечь его.