Книга Плата за страх - Петр Акимов

Только одна мелочь мешала поверить, что все было таким, каким казалось, и что Василий Константинович умер от удовольствия. Помада на его «месте», как установили эксперты, была не с губ, а из тюбика. Впрочем, каких только извращений сейчас не придумывают.

— Но я же тут ни при чем! — Тамара взмолилась, надеясь, что подруга подтвердит и утешит.

— Может быть, — слегка увела глаза Кузнецова.

— Почему «может»?

— Потому что… В случайное убийство поверила милиция, которой это удобно и которая не желает учитывать все предыдущее: и твою травлю, и покушение на меня, и прочее. Да! Ты же еще не знаешь о том, что взрывника нашли!

Кузнецова рассказала о юном бомбисте и заключила:

— Трудно поверить в случайные совпадения, зная все, правда?

— Но — милиция? Почему она — ничего? Почему меня не допрашивают?

Кузнецова пожала плечами:

— Потому что. Это тот случай, сказал Игорь, когда невозможно понять, отчего его коллеги цепляются за удобную версию. Потому что верят от глупости или усталости, потому что хотят схалтурить или — потому что кто-то кого-то «попросил». Но, по его мнению, ситуация классическая: слишком много знавший соучастник убран. Все. Концы обрублены. Пауза.

— А — зачем? — Панкратову затрясло. До нее только сейчас начало доходить, что и покушение на Надежду ей не приснилось, и что она сама не в безопасности.

— Я только гадать могу зачем. Это ты должна рассказать. Но не хочешь.

— Я не могу! — Панкратова чуть не плакала, но была уже настолько скована известиями, что слезы не прорывались. — Я ничего не знаю! И о Глебском, и о том взрыве — ничего!

— Знаешь что? Не хочешь говорить — не говори. Но не притворяйся глупее, чем есть. Апээн — я все-таки сегодня пала ему в ноги и покаялась, что дурой была, когда его не слушала, — так и сказал: пока ты — именно ты! — не захочешь узнать правду, мы ничего не поймем.

Тамара Владиславовна чуть не застонала: только этой дурацкой мистики ей сейчас не хватает! Панкратова категорически не верила ни снам, ни колдовству, ни ворожбе, ни прочим «чудесам». Попов на дух не переносила, а колдунов всяких считала жуликами, которые ради денег дурят доверчивым людям головы. Что очень часто, почти всегда соответствует истине. Так она объясняла это самой себе. На самом-то деле, так считает Апээн, Панкратова принадлежит к людям, которые панически боятся гипноза. Он угадал. В детстве Тамаре случилось побывать на эстрадном представлении, где погруженные в транс люди совершали на сцене всяческие идиотства. Они хмелели от стакана воды, приняв ее за водку, нянчили собственные ботинки, про которые им внушили, что это — дети, раздевались, воображая, что они на пляже. Впечатление от этого непотребства навсегда осталось в памяти. И психоаналитик Апээн ничего, кроме раздражения, у нее не вызывал. Но в свете последних событий, опять убедившись, что Апээн умеет высветить истину своими способами, Кузнецова уверилась: именно тайна, которую Тамара носит в себе, не дает им понять причину и цель обступавших несчастий. Потому Панкратова и не хочет посоветоваться с чародеем, что боится рассказать при нем — не ему даже, а себе самой — «лишнее».

И опытный сыщик Игорь Выприцкий, и ее любимый спецназовец Олег Комаров тоже были уверены: пока Тамара что-то скрывает, известные им разрозненные и обрывистые факты допускают слишком много толкований и версий. Гадать тут можно сколько угодно, но если тыкаться во все стороны без смысла, то ничего хорошего не выйдет. Можно спугнуть злодеев и спровоцировать новые покушения. Неподсудных в силу юности химиков в Москве хватает.

Кузнецова не рассказала Панкратовой всего. Она так и не поняла: отдает ли Тамара себе отчет в том, что, умалчивая, рискует жизнью Надежды?

Но Тамара об этом и не думала. Не могла.

У сильных людей и заскоки сильные. Панкратову зациклило на уверенности: пока она недоговаривает, Надежда может ее покинуть, а может и остаться. Но, узнав ее тайну, думала Тамара, Кузнецова проникнется к ней таким презрением, что отвернется от нее обязательно. Все знают: нет страшнее презрения, чем к бывшим подругам.

Так, недоговорив и не поняв друг друга, Кузнецова и Панкратова расстались.

Причиной, по которой Кузнецова попросила Панкратову о встрече, было то, что мальчишка, взорвавший ее машину, — Илья Стриженко, внезапно исчез.

Олег, не доверяя затишью, наступившему после смерти Глебского, периодически интересовался контактами Ильи. Верил, что тот рано или поздно приведет к тем, кто все это затеял. Но парень почти безвылазно торчал дома, погрузившись в невесть откуда появившийся компьютер. В квартире Стриженко царил относительный покой: у матери появились деньги, и она больше не водила домой клиентов, постоянно пребывая в подпитии на грани отключки.

А вчера, когда Комаров в очередной раз наведался в уже отлично знакомый ему двор недалеко от «Проспекта Вернадского», оказалось, что Илья исчез. Мать бормотала что-то о каких-то родственниках на Украине, то ли кумовьях, то ли сватьях, к которым его отправила. Но волей-неволей приходила мысль о том, что кто-то, стоявший за Глебским, предпочел не рисковать.

Когда Тамара ушла, а Надежда добавила еще один окурок в блюдце, служившее ей здесь пепельницей, Комаров спросил:

— Почему ты не сказала ей про парнишку?

— Она и так в панике. Куда еще пугать? Какой смысл? Пусть успокоится, наладит жизнь. Мы сами за ней присмотрим. Понимаешь, человек имеет право не делать того, к чему у него нет способностей. Томка хороший человек, но уметь драться ей не дано. Даже за себя.

— А тебя не обижает, что она и не пытается?

— Почему меня должно это обижать?

— Ну как же. У тебя из-за нее куча проблем, а она даже пооткровенничать не желает. Почему ты должна о ней заботиться?

— А почему ты заботишься обо мне?

— Потому что люблю.

— А почему…

— Потому что ты большая и красивая. Добрая еще.

— А я ее люблю, потому что она маленькая, хрупкая и одинокая. То есть нет. Это я ей помогаю из-за этого. Мне интересно взять на себя часть ее тревог.

— Но о Глебском ты ей рассказала.

— Не успела подумать. Хотела насторожить, чтобы она жила с опаской. А потом спохватилась: ведь у нее на службе все нормально. Злопыхатели ей не досаждают. И против меня — тьфу, тьфу, тьфу! — никаких каверз. Значит — тут только два варианта. Либо после гибели Глебского некому эту травлю вдохновлять. Во что не верится: не тянет он на главаря. Не тот характер, если судить по рассказам тех, кто его хорошо знал. Даже Выприцкий уже в это не верит. Но если все-таки причина была в нем, то все кончилось с его смертью — и слава богу.

— А если дело не в нем? — спросил Олег.

— Тогда козни могли кончиться только по одной причине: они добились того, чего хотели. Да? Но тогда вопрос: а чего они, собственно, добились? Что получилось в итоге? Во-первых, они «поссорили» нас с Томкой. Мы почти два месяца не контачим. И почти два месяца ее не выживают с нового места работы. Совпадение? Не знаю. Если Выприцкий прав и я им мешала тем, что помогала Томке, то чем им моя помощь мешала? И почему в итоге они успокоились?