Книга Бойцы с окраины галактики - Роман Злотников

— Насколько я помню, танакийцы впервые за всю свою историю добрались до финала?

Но Эсмиель уже не слышала, что ему ответили. Она не отрываясь смотрела на игрока, который шел предпоследним в шеренге игроков, одетых в желто-черную форму танакийцев. Он был белокож и черноволос, но его сходство с остальными этим и ограничивалось. Этот… молодой человек мог бы показаться уродливым, поскольку был прямо-таки болезненно худ, костист и немного сутулился. Его мышцы скорее напоминали угловатые булыжники, упрятанные под кожу, а движения вызывали ассоциацию с рысканием больного бешенством пса, но главным, что привлекло ее внимание, было то, как он смотрел на соперников. В его глазах мрачно светилось предвкушение схватки и спокойная уверенность бойца, который не мог ее проиграть. Эсмиель вдруг почувствовала, как кожа у нее меж лопаток покрылась мурашками. Она скосила глаза. Сзади продолжалось неспешное обсуждение счета, с которым «…академия вышибет этих танакийцев». Эсмиель саркастически усмехнулась, снова бросила взгляд на странного игрока и вдруг неожиданно для себя громко произнесла:

— Сегодня выиграют черно-желтые.

В ложе повисла удивленная тишина, а девушка вздрогнула. Потому что в тот момент, когда она произнесла эти слова, тот игрок вдруг резко повернулся и, прищурив глаза, пронзительно уставился на императорскую ложу. Между ними было почти шестьсот шагов, целая трибуна зрителей и односторонне прозрачная защитная мембрана, но Эсмиель почему-то была уверена, что он смотрит именно на нее. И еще она с каким-то возбуждающим страхом поняла, что он знает о том, что она об этом знает.

7

Утром леди Эноминера обычно вставала достаточно поздно, а это означало, что она поздно и ложилась. Впрочем, ее вечера вряд ли показались бы особо интересными или хотя бы насыщенными. Чаще всего они были заполнены носителями с мелодрамами, скабрезными сплетнями и беседами с теми, кого теперь можно было назвать приятельницами. Хотя большинство из них раньше, как правило, были одними из самых ярых ее недоброжелательниц. Временами, правда, леди Эноминеру приглашали на светские рауты, хотя, как правило, не самые модные и престижные, но даже такие вечерние развлечения были редки. Чаще всего ее приглашали на рауты богатых торговцев и промышленников из простолюдинов, по большей части игнорируемые сливками аристократии, и присутствие леди королевской фамилии тешило их самолюбие. Леди Эноминера относилась к этому спокойно и даже иногда придерживала свой острый язычок. В конце концов, они вносили разнообразие в ее чрезвычайно скучную жизнь.

В этот вечер она, как обычно, грелась у камина, закутавшись в любимую старую шаль. Конечно, для того чтобы установить необходимую температуру в комнате, ей достаточно было всего лишь притронуться к пульту и задействовать конвекторы, но все эти новомодные штучки никогда не смогут создать такого комфорта и уюта, который дает огонь в камине и старая шаль. Сегодняшний вечер был скучноват, но безмятежен. Приятельницы-сплетницы не подавали признаков жизни, а поскольку приглашений не было уже больше двух недель, то за это время мелодрамы успели изряно поднадоесть. Поэтому сейчас Эноминера просто сидела и смотрела на огонь. На душе было тихо и покойно. Скорее всего, она даже незаметно соскользнула в некую полудрему, потому что когда в левом верхнем углу монитора внутренней связи замерцал сигнал вызова, это не сразу дошло до ее сознания. Когда она наконец заметила огонек, то сначала ей даже захотелось сделать вид, что она его не видит, в надежде, что настойчивый собеседник устанет ждать ответа. Но сигнал продолжал мерцать с неприятной настойчивостью. Сантлея, экономка, уже почти шестьдесят лет избавлявшая Эноминеру от всяческих бытовых забот, знала, что она дома, и подобная настойчивость означала, что эта невероятно ворчливая особа считает информацию, которую собиралась сообщить, достаточно важной. Из этого следовало, что никакие уловки не сработают. Поэтому леди Эноминера недовольно поморщилась, сварливо пробормотала:

— Эта старая метелка стала совсем несносной. — И, нехотя протянув руку, прикоснулась пальцем к сенсору включения. На рауте у одного промышленника она видела комплексные модули, управляемые голосом или жестом, но хотя, по его словам, эти штучки были созданы почти сто лет назад, они до настоящего времени не имели одобрения департамента двора и традиций, а потому их использование в домах аристократов считалось неприличным. Впрочем, леди достаточно привыкла к своему старому пульту и не имела ничего против того, чтобы продолжать им пользоваться.

На экране вспыхнуло изображение экономки, которая взирала на свою госпожу с сердитым выражением лица.

— Прошу простить, леди, но к вам гостья. — Она сурово поджала губы и ядовито добавила: — Я предупреждала ее, что сейчас не слишком приличный час для визита, но… — и она выразительно повела бровями.

Эноминера усмехнулась. Мало кто подозревал, что ее столь широко известная свобода манер дома уравновешивалась истовым консерватизмом экономки. Сантлея умела так осадить свою хозяйку, что после очередной стычки леди Эноминера несколько дней отчаянно подлизывалась к своей экономке.

Впрочем, нет худа без добра, поскольку подобная приверженность древним традициям приводила к тому, что на людях экономка не позволяла себе никаких вольностей, а была чопорно-благообразна. Однако сейчас Эноминера была слишком сердита, чтобы сдерживаться:

— И кто это столь срочно желает видеть мои тучные телеса, Сантлея?

В ответ на эту фразу, совершенно, с ее точки зрения, недостойную для истинной леди, экономка искривила губы в негодующей гримасе и исчезла с экрана. На экране возникло юное девичье лицо. Увидев гостью, леди Эноминера ахнула.

— Добрый вечер, леди, я…

Эноминера не дала ей закончить.

— Святые стихии, девочка моя, вот уж кого не ожидала увидеть! — Она рассмеялась: — Ну чего же ты стоишь, давай неси сюда свою роскошную попку. У меня найдется для нее свободное кресло.

Лицо девушки озарила слабая улыбка, но в глазах по-прежнему читалось смятение, она быстро кивнула и моментально исчезла с экрана. Затем на экране появилось лицо Сантлеи. Экономка бросила на хозяйку убийственный взгляд, укоризненно-неодобрительно покачала головой и сердитым голосом произнесла:

— Я позабочусь о напитках, пирожных и фруктах, — после чего чопорно поджала губы и отключилась.

Когда экран потух, леди Эноминера еще несколько мгновений задумчиво смотрела на потемневшую поверхность, потом покачала головой и поплотнее закуталась в шаль. Девочка явно была не только растеряна, но и чем-то сильно возбуждена, глазки сверкают, щечки горят… Да и сам факт того, что ей срочно понадобился ее совет (а зачем еще молодой фаворитке императора навещать старую каргу вроде нее в столь поздний час?), говорил сам за себя.

Значит, слухи о том, что у нее размолвка с императором из-за тех скандальных снимков, имеют под собой намного более надежную почву, чем Эноминера предполагала вначале. Странно. Молодой Эоней никогда не казался ей столь консервативным. В конце концов, подобными снимками полны серверы даже самых добропорядочных семейных журналов для простолюдинов, и можно быть стопроцентно уверенным, что большая часть мужчин-аристократов являются подписчиками гораздо более скандальных изданий. Правда, до сего момента еще ни разу, ни один журнал не посмел опубликовать подобные снимки чистокровной леди. Но это уже скорее проблемы дядюшки Эйзела, а не Эсмиель, и уж кто-то, а Эоней должен был бы это понимать.