Книга Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век - Александр Эткинд

«Россия всегда была полицейским государством», – писал Буллит. Порядок поддерживается тайной полицией, которая устраняет любого, кто выражает недовольство. «Говорить о русских как об азиатах несправедливо в отношении азиатов»: Япония и Китай создали великие цивилизации, а русские так и не вышли из варварства. Поэтому наши доклады, писал Буллит, напоминают не только донесения достопочтенного Нила Брауна, написанные в 1850-х; они похожи и на донесения британских послов, которые те писали из Москвы во времена Ивана Грозного. Сталин следует по стопам Ивана Грозного и Петра Великого. Раньше здесь говорили: «Поскреби русского и найдешь татарина»; теперь впору сказать: «Поскреби коммуниста и найдешь русского». Однако Буллит признавал силу советской армии, которой, по его мнению, некого было опасаться. Нацистская Германия «еще много лет» не будет готова к атаке на Польшу и СССР, писал американский посол в 1936-м, давая в этот раз неверный прогноз. Советской бюрократии, полагал он, надо бояться только самой себя. «Единственным реальным страхом коммунистов является то, что их бюрократическая машина может сломаться от напряжения, например в случае войны. Ужас перед Кремлем настолько велик, что русские чиновники даже на высшем уровне всячески уклоняются от принятия решений… Неэффективность бюрократии – главная слабость СССР. Коммунистическая форма государства требует от бюрократии исключительных способностей. Но русские всегда были и остаются плохими бюрократами».

Из этого наблюдения Буллит делал дальнейшие выводы, которые смущали многих читателей секретного донесения; вероятно, из-за них оно оставалось неопубликованным и после того, как его рассекретили десятилетия спустя. Выводы эти касались национального или, как говорил Буллит, расового состава советской бюрократии. Поскольку русские были и остались плохими бюрократами, а социалистическое государство требует особенной эффективности от своей бюрократической элиты, «во всех наркоматах работает необычайно много евреев». Буллит приводил статистику: в СССР, по его подсчетам, был 61 высший руководитель (наркомы и их заместители), и 20 из них были евреи; в населении всего СССР на 61 человека приходился один еврей. «Высшая бюрократия почти во всех наркоматах состоит из евреев». И действительно, он перечислял руководителей, с которыми имел дело, и те были евреями: нарком иностранных дел, внутренних дел, внешней торговли, транспорта… Только армия была «относительно свободна от евреев», но они доминировали в войсковом снабжении. Администрация Рузвельта вовсе не была «свободна от евреев», да и сам Буллит отчасти был евреем; но подсчеты такого рода вовсе не были чужды Белого дому. Нацисты в Германии уже запретили евреям многие профессии, включая государственную службу; до погромов и газовых камер еще оставалось несколько лет. Говоря об этих деликатных материях в официальном донесении, Буллит искренне верил в их политическое значение и дистанцировался от возможных обвинений. «Поразительное количество евреев на высокооплачиваемых должностях еще не вызвало открытого антисемитизма, хотя среди тех, кто проводит отпуска на курортах Сочи, около 80 % евреи». И дальше он вновь говорит о будущем, на этот раз верно: «Напряжение долгой войны может вызвать [в СССР] волну антисемитского насилия, и результатом будет дальнейшее снижение эффективности советской бюрократии».

В этом контексте Буллит формировал свою европейскую геополитику, на основе которой будет действовать в Париже. Коммунисты надеются, писал он, что большая война в Европе наверняка приведет к революции. Посылая своих агентов в Испанию, они на деле ожидают победы в Польше или Румынии; но для этого им нужна общеевропейская война. Поэтому они делают все, чтобы поддержать напряжение между Францией и Германией. Буллит предлагал Белому дому поддерживать равновесие сил в Азии, чтобы Китай не попал под влияние ни СССР, ни Японии; делать все, чтобы отсрочить франко-германскую войну; понять, что СССР не только торговый партнер, но и опасный соперник США, и вести с ним торговлю только за наличные, не предоставляя кредитов; сохранять бдительность в отношении американской и европейских компартий. Главное, что надо делать федеральному правительству, писал верный Новому курсу Буллит – повышать покупательную способность простых американцев, чтобы коммунистическая религия навсегда осталась чуждой им. Мы должны отказаться от шпионажа в России, советовал он, и поддерживать представление об американцах как о прямых и искренних людях. В отношениях с коммунистами, заключал Буллит в одной из своих скорее журналистских, чем дипломатических концовок, лучшее оружие это честность: они слишком мало ее видели.

Рузвельт слушал его советы, но не следовал им. На место Буллита в Москву поехал Джозеф Дэвис, заслуживший этот пост более всего тем, что он и его очень богатая жена внесли значительную сумму в избирательный фонд Рузвельта. Когда-то Дэвис принимал участие в Парижской мирной конференции, а после нее жил и работал в Вашингтоне, где играл в гольф с Рузвельтом. В Москве он показал необычайную наивность, отказываясь слушать «русских экспертов» и во всем доверяя местным властям. Кеннан рассказывал, что Дэвис произвел на сотрудников посольства (все они были людьми, нанятыми и обученными Буллитом) такое впечатление, что они думали о коллективной отставке. Но здравый смысл взял верх; сохранив карьеры, Кеннан, Боулен и другие разъезжались из Москвы поодиночке. Зато Дэвис разделял и поддерживал общие представления Рузвельта, согласно которым Советский Союз, как и Америка, строил современное и на свой лад демократическое общество, и Сталин, как и сам Рузвельт, проводил прогрессивную политику на свой лад. Согласно этой теории, в СССР современность, прогресс, демократия организованы иначе, соответствуя русскому национальному характеру. По мере того, как капиталистическая Америка перенимала у Советского Союза нужные ей институты государственного регулирования, Советский Союз тоже перенимал у Америки нужные ему механизмы предпринимательства и соревновательности. То была ранняя, самодеятельная версия теории конвергенции, или, как стали говорить еще позже, множественной модерности.

По приглашению Кремля Дэвис сидел гостем на показательных процессах 1937 года. Там измученные пытками лидеры большевиков признавались в невиданных грехах, а Кеннан в ужасе переводил эти признания Дэвису. В перерывах Дэвис раздавал интервью, объясняя, как хорошо и справедливо организовано советское судопроизводство, и с аппетитом ел сандвичи из посольской заморозки (Кеннан, страдавший язвой, которая обострялась от переживаний, особо отметил этот момент). Супруга Дэвиса, одна из богатейших женщин Америки, составила в России богатую и хаотичную коллекцию русских икон, картин и драгоценностей, в чем ей с разрешения Кремля помогал живой еще барон Штейгер (ее коллекция составляет сейчас частный музей в Вашингтоне). Из корысти или по глупости, посол Дэвис всячески пропагандировал достижения Советов, заверяя Рузвельта и мир в том, что «обязательства Советского правительства так же надежны, как слова Библии». Под его руководством был снят смешной фильм «Миссия в Москву», восхвалявший Советы и лично Сталина. Посол Дэвис служил в Москве до июня 1938 года, пока Сталин готовил полный и очень опасный разворот своей политики – союз с Гитлером. Но предупредил Вашингтон об этом союзе Буллит из Парижа, а не Дэвис из Москвы.

Лжесвидетельства Дэвиса устраивали Рузвельта и Халла больше, чем сбывавшиеся предостережения Буллита. Накануне и во время войны, которую США вели вместе с СССР, президент заставил американцев принимать желаемое за действительное: военный союз со Сталиным было легче продать Америке, если представить его не диктатором и убийцей, а миротворцем и создателем альтернативной современности. Московским представителем «Нью-Йорк Таймс» в это время был Уолтер Дюранти, который в своих статьях откровенно восхищался Сталиным, объясняя его эксцессы ссылками на Достоевского: тот учил, что русские всегда любили страдать, они и теперь продолжают любить это дело. Вот и успехи коллективизации говорят о том же. Во время войны, писал потом Буллит в ключевой для понимания этой эпохи статье «Как мы выиграли войну и проиграли мир» [156], советские агенты объединили пропагандистские усилия с сотрудниками Госдепартамента, Казначейства и даже Министерства обороны. Эти ведомства «принимали на службу попутчиков и даже заведомых коммунистов, предоставляя им доступ к государственным секретам». И наоборот, специалисты по Советам, многие из них бывшие сотрудники Буллита, теряли работу в Вашингтоне именно потому, что говорили и писали правду об СССР, которая в этот момент разошлась со стратегическими интересами США.