Книга Охота. Я и военные преступники - Чак Судетич

На стене тюремной кухни я увидела листы бумаги с перечнем продуктов. «Что это?» — спросила я. Кто-то объяснил мне, что для каждого заключенного разработано собственное меню, потому что они следят за количеством калорий. Для каждого готовили обеды, словно они совершали трансатлантический перелет в первом классе самолета компании Swissair. Одному требовалось обезжиренное молоко, другой предпочитал цельное; один ел мясо, но не употреблял рыбу, иному же нужно было подавать рыбу, а не мясо. Персональное меню для массовых убийц и насильников!

Ситуация выходила за пределы разумного. Те, кто уцелел после преступлений, в совершении которых обвиняли этих мужчин (и одну женщину), не выбирали, есть им на обед мясо или курицу. Не было такого выбора ни у обычных руандийцев, вернувшихся на родину, ни у сотен тысяч беженцев в соседних странах. У них не было врачей, не было лекарств от СПИДа, их никто не обучал английскому. Самые смелые наши свидетели не имели ничего. Я спросила, что мы можем сделать для людей, которые нашли в себе храбрость дать показания, и тут же подверглась критике. Адвокаты обвиняемых заявили, что я пытаюсь подкупить свидетелей.

Расположение нашего офиса в Аруше, то есть в двух часах лету от Кигали, также порождало массу проблем. Несколько раз я пыталась убедить Кофи Аннана и его юристов в том, что нужно перевести трибунал по Руанде в Кигали. Я знала, что руандийское правительство поддержит такой переезд. Мне даже казалось, что Секретариат и судьи готовы переехать. Но это было невозможно. Во-первых, приходилось думать о безопасности. Даже когда угроза безопасности исчезла, остались другие проблемы. Трибунал по Руанде приносил приличный доход Танзании. До открытия трибунала Аруша была обычной большой деревней, теперь же она превратилась в оживленный город. На трибунал работало более тысячи человек. Домовладельцы получали квартирную плату. Домашняя прислуга и водители были нарасхват. Строители строили новые дома. В город приезжали целыми семьями. Но все же я продолжала просить перенести ряд слушаний в Кигали. Для этого Евросоюз должен был выделить средства. Мне не удалось добиться даже этого.

Глава 6

Борьба с Белградом: 2002–2003 годы

Я не знала, известно ли миру о проблемах, возникших у трибунала в связи с подготовкой и проведением суда над Милошевичем. Сложности самого дела… стратегия и тактика Милошевича… конфликты людей и культур внутри прокурорской службы… трудности с привлечением свидетелей и обеспечение показаний высокопоставленных иностранных лидеров и дипломатов… обструкция со стороны Коштуницы и его сторонников, а также ставленников Милошевича в югославской армии, сербской полиции и разведке. Все это явилось серьезным испытанием для наших сотрудников.

Самой сложной юридической проблемой стало доказательство связи Милошевича с множеством преступлений, совершенных в сотнях миль от его кабинета, в том числе с геноцидом в Сребренице и преступлениями, связанными с осадой Сараево. Эти преступления совершались в трех разных регионах: в Республике Хорватия, Республике Босния и Герцеговина и в Косово. Юридически край Косово оставался частью Сербии, но с июля 1999 года не подчинялся белградскому правительству. Сбор важных доказательств и привлечение серьезных свидетелей требовали следственных и дипломатических действий в четвертом регионе — в Сербии, то есть в стране, где люди, которые отдавали приказы и сами совершали военные преступления, все еще работали в органах государственной безопасности и разведки, в югославской армии и состояли в криминальных структурах. Надо сказать, что государственные органы были самым тесным образом связаны с криминальными структурами. Первоначальное обвинение против Милошевича, выдвинутое Луизой Арбур весной 1999 года, касалось только преступлений, совершенных в Косово. Лишь осенью 2001 года в судебную палату поступило обвинительное заключение против Милошевича в вязи с преступлениями в Хорватии и Боснии и Герцеговине.

Канадский прокурор Дирк Райнвельд уже занимался косовскими обвинениями. Расследование конфликта в Боснии и Герцеговине я поручила бывшему прокурору Нью-Йорка, Дермоту Груму. Опытный немецкий прокурор Хильдегард Эрц-Рецлафф занялась расследованием связи между Милошевичем и преступлениями, совершенными во время конфликта в Хорватии в 1991 году. Главными следователями по делам Милошевича были Кевин Кертис (он отвечал за Косово), Берни О'Доннелл (Босния и Герцеговина) и Джин Ченчич Хорватия).

Устав трибунала по бывшей Югославии, в котором определялись способы участия обвиняемых в преступлениях, также создавал серьезную проблему. Положения устава идеально подходили для конкретных исполнителей преступлений, то есть для тех, кто лично нажимал на курок. Но для обвинений в адрес политических лидеров они не подходили. По статуту, например, заговор не являлся преступлением, за Исключением заговора с целью совершения геноцида.

Прокурорская служба не собиралась доказывать, что Милошевич лично отдавал приказы совершать массовые казни. Мы стремились доказать, что он разработал стратегический преступный план и привел его в действие, пользуясь собственной властью сначала президента Сербии, а затем президента Югославии. В октябре 2000 года Грум и Ченчич прислали мне документ, в котором излагали свои соображения по повышению эффективности работы прокурорской службы в отношении ведущих политических лидеров. Они рекомендовали мне применить доктрину «общей цели» (common purpose). Впервые она была применена после Второй мировой войны в Нюрнберге и Токио в тех случаях, когда несколько преступников работали совместно ради достижения цели, не останавливаясь перед совершением преступлений. Апелляционная палата, рассматривавшая дело Тадича, определила, что в уставе трибунала по бывшей Югославии данная концепция реализована в слове «поручать» (commit) [преступление]. Палата предложила, чтобы этот юридический принцип применялся в тех случаях, когда высшие политические лидеры входили в преступную группу с целью совершения международных преступлений. Позже эту концепцию назвали «совместным преступным предприятием» (joint criminal enterprise). Она стала эффективным средством выдвижения обвинений против высокопоставленных политиков, участвовавших в преступлениях на стратегическом уровне.

Давление на прокурорскую службу усиливалось еще и в силу недостатка времени. Между депортацией Милошевича в Гаагу до дня открытия судебных слушаний прошло семь месяцев. Для такого сложного дела этот период крайне мал. Мы должны были найти свидетелей, а также заставить Белград предоставить нам важные документы и позволить следователям работать в Сербии. Нужно было внимательно допросить свидетелей и убедить их дать показания. Судебная палата ограничила работу прокурорской команды жестким сроком. Затем, явно с целью сократить и без того ограниченное время, Милошевич объявил, что будет защищать себя сам. Председательствующий судья Ричард Мэй пытался разъяснить ему, что дело состоит из множества томов, массы свидетельских показаний и вещественных доказательств. По мнению судьи, эффективно защищаться самостоятельно в такой ситуации невозможно. Но Милошевич остался непреклонен. Прокурорская служба направила в судебную палату запрос с требованием, чтобы он все же взял себе адвоката или чтобы такой защитник был назначен судом. Однако суд решил позволить обвиняемому защищаться самостоятельно. Все просьбы прокурорской службы остались без внимания. Милошевич прекрасно понимал, что не сможет эффективно защищаться без помощи адвоката. Но юридическая сторона дела его не беспокоила, он предпочел линию политической защиты. Милошевич постоянно апеллировал к своим националистически настроенным сторонникам в Сербии, Каждый день слушаний он использовал для политических обличений. Так не должно было быть. В Швейцарии и других странах считается, что обвиняемый не может объективно оценивать дело. Если он не может оплатить услуги адвоката, то защитника назначает суд. Если бы судьи с самого начала проявили непреклонность и потребовали назначения адвоката, Милошевичу пришлось бы подчиниться. Тогда у него не было бы возможности политизировать этот судебный процесс.