Книга Насколько мы близки - Сьюзен С. Келли

Я по-прежнему работаю в углу нашей спальни, заваленном папками и книжками, стопками печатных листов и блокнотными клочками с наспех нацарапанными фразами, названиями или именами возможных персонажей. «Живой почерк», - значится на одном: подхваченный у детей термин для курсива. «Рукава кимоно. Кроты через улицу», – начертано на другом: шпионская шифровка для кого угодно, кроме меня. Да разве что еще Рут. Я подумывала снять кабинет в одном из чудовищных, смахивающих на формочки для печенья, зданий в центре города (келья за сотню долларов, по выражению Скотти), да так и не решилась.

– Ты не сможешь жить одна, Прил, – сказала однажды Рут. – Вокруг тебя всегда должны быть люди.

Ее пронзительная искренность и раздражала меня, и радовала – тем, что Рут так хорошо меня понимала. Разумеется, она оказалась права. И она осознала мою зависимость от нее гораздо раньше, чем я сама.

– Ты должна быть безжалостной, – говорила она.

Безжалостной я не стала. Я осталась без Рут.

Когда я работаю, ее словечки и советы – циничные, искренние, лукавые, нежные -вновь и вновь звучат в моих ушах.

– Я где-то читала, – сказала она, – что автору позволяется одну книгу написать от первого лица.

– Почему?

– Потому что книгу от третьего лица легче читать, в нее легче вникнуть. А первое лицо сужает возможности, позволяя слиться только с одним персонажем. И еще потому, что книга от первого лица – и первая книга автора, – как правило, автобиографична.

Запахи налетают на меня внезапно и словно бы ниоткуда. Я ощущаю Рут во всем. В густом аромате кожи, когда роюсь в сумочке, выискивая ключи. В запахе пыли от волос вернувшегося с тренировки Джея. Даже в ремешке моих часиков, насквозь пропахшем духами от привычки каждое утро брызнуть на запястье. Такие легкие, едва уловимые, эти запахи оглушают тоской по Рут.

Вспоминает ли обо мне Рут, вдыхая аромат старых книжных обложек?

Много лет назад Скотти обвинял меня в дотошности подсчетов – кто из нас больше времени отдает детям: чаще делает с ними уроки, напоминает о домашних обязанностях, укладывает спать. Наверное, он был прав. Наверное, я и сейчас веду учет минутам и часам. Но если и так, то теперь я знаю: в конечном счете важно не время, а прощение. Прощение – родителей, детей, друзей. За то, что они сделали и чего не сделали. За наши многочисленные грехи и проступки. Я простила Рут за молчание. За то, что бросила меня. Ее независимость подарила мне мою собственную. И она это знала. Быть может, Рут меня тоже простила.

Я не заметила, как он подошел, – как раз отвернулась, чтобы стереть пыль с фотографии на стене. Почта проскользнула в щель, разлетелась по полу, и я наклонилась за ней. Счета, рекламки, неизбежные каталоги с их соблазнами… и попавший в ловушку их глянцевых страниц конверт со штемпелем Айдахо.

Внутри – сложенный пополам тонкий листочек, вырванная из журнала черно-белая страничка. На снимке – Одри Хепберн: юная, прелестная, изысканная, со стрижкой почти «ежиком», легендарной улыбкой и блестящими темными глазами. На ней обтягивающие черные «капри», балетки и простенькая белая блуза. Фотограф заснял ее в полупрыжке, полушажке танцевального па, с отороченным мехом зонтиком вместо партнера.

В уголке странички – несколько строчек небрежным, летящим почерком Рут. Она обошлась без приветствия или хотя бы моего имени в начале.

И как это мы забыли девчонку-сорванца!

Перед моими глазами встает ее ухмылка и взгляд с затаенной грустинкой.

Помнишь, как Одри плакала в такси, потому что знала – всему придет конец? Помнишь ее отъезд? Принцессе пришлось выбирать, какую жизнь она проживет. В нашем списке не хватает самого главного фильма: «Римских каникул»!

– Мам, что сегодня на ужин? – кричит из своей комнаты Джей.

– Винегрет из остатков обеда! – отзываюсь я.

Он ворчит, не вспомнив, конечно, излюбленную шутку Рут.

Рут по-прежнему постоянно со мной. На каждой написанной мною странице. Что она говорила, как выглядела, как поступала.

Вскрыв другой конверт, я пробегаю глазами машинописные строчки с датами и цифрами, подтверждающими то, что мне уже известно. Публикация в октябре, интервью о моей первой книге, график рекламного турне. Откладываю письмо, доказательство моего успеха, в сторону и перечитываю короткое послание Рут, озадаченная странными строками о «Римских каникулах». Озадаченная… лишь на минуту. Наша болтовня о великих фильмах и душещипательных сценах слово за словом всплывает в памяти.

– Ах, радость ты моя, – театрально растягивая слова, пропела Рут. – Ах, Прил! Разве ты не знаешь, что все лучшие истории – о разлуках? Каждая из них – расставание. Уход. Разобщение.

– Хочешь сказать, что лишь такие и стоит писать? – спросила я.

– Я хочу сказать, что других вообще нет.

Но у меня – есть.