Книга Обретение крыльев - Сью Монк Кид

Я положила ему на лоб влажную салфетку:

– …Отец, я знаю, эта поездка – испытание для вас, и выздоровление идет… идет медленно.

Он улыбнулся, не открывая глаз:

– Пора сказать правду. Никакого выздоровления нет.

– …Нельзя отчаиваться.

– Разве? – Кожа у него на щеках была тонкой и прозрачной, как вуаль. – Я приехал сюда умирать. Ты наверняка это знаешь.

– Нет! Разумеется, не знаю. – Я пришла в ужас. Казалось, сквозь внешнюю оболочку пробился дурной сон, пусть он исчезнет! – …Если вы думаете, что умираете, почему не настояли на возвращении домой?

– Это сложно понять, но последние несколько лет дом стал мне в тягость. Оказаться вдалеке, побыть с тобой в тишине и покое – большое облегчение. Я почувствовал, что здесь мне легче будет отстраниться от вещей, которые я знал и любил всю жизнь.

Я непроизвольно потянулась рукой к губам и почувствовала, как глаза мои наполняются слезами.

– Сара, дорогая моя девочка. Давай не будем лелеять напрасных надежд. Я не надеюсь поправиться, да и не хочу.

Теперь его лицо пылало. Я взяла его за руку, и постепенно он успокоился и задремал.

Проснулся отец в три часа дня. Только что подняли белый флаг – он развевался в раме окна на фоне прозрачного неба. Я поднесла к губам отца стакан с водой и помогла ему отпить.

– У нас бывали ссоры, правда? – произнес он.

Я знала, что последует дальше, и хотела оградить его от тяжелых разговоров. Оградить себя.

– Теперь они не имеют значения.

– Ты всегда отличалась сильным независимым умом, может, даже радикальным умом, и я порой бывал с тобой резок. Ты должна простить меня.

Трудно представить, чего стоили ему эти слова.

– Прощаю. И ты прости меня.

– За что, Сара? За то, что ты следовала велениям совести? Думаешь, мне не противно рабство, так же как и тебе? Или я не понимаю, что алчность помешала мне послушаться голоса совести? Плантация, дом, весь наш жизненный уклад зависели от рабов. – Лицо его исказилось, и он схватился за бок, а потом продолжил: – Или простить тебя за желание найти применение своему интеллекту? Ты умнее даже Томаса или Джона, но ты женщина – и это еще одна несправедливость, которую я был не в силах изменить.

– Отец, прошу вас. Я не в обиде, – сказала я, хотя и не вполне искренне.

На пляже смеялись.

– Иди прогуляйся и освежись, – предложил отец. Я отказалась, но он не уступал. – Как ты сможешь ухаживать за мной, если не заботишься о себе? Сделай это ради меня. Со мной все хорошо.

* * *

Я собиралась лишь побродить босиком по прибою. Сняла туфли и поставила их рядом с передвижной кабинкой для переодевания, которую вывезли на песок. В этот момент из кабинки, отодвинув парусину, выглянула приветливая Алтея, в купальном платье в красно-черную полоску с баской и пышными рукавами. Я пожалела, что Подарочек этого не видит.

– Как мило. Вы наконец поплаваете с нами? – спросила она.

– …О нет, у меня нет подходящего одеяния.

Внимательно всмотревшись в мое несчастное лицо, она объявила, что перехотела купаться и будет очень рада, если я надену ее платье и окунусь. После разговора с отцом я чувствовала себя страшно уязвимой. Хотелось побыть одной, но, взглянув на женщин, уцепившихся за канат и плещущихся в море, на поднимающиеся за ними зеленые водяные валы, нескончаемые и необузданные, я приняла предложение.

Она улыбнулась, когда я вышла из кабинки. У нее не было купальной шапочки, и я вынула из волос шпильки. Мои волосы пламенем затрепетали на ветру. Алтея сказала, что я похожа на русалку.

Я ухватилась за веревку и пошла в волны – туда, где стояли дамы. Вода подступала и отступала, плескалась у наших бедер. Сама не понимая, что делаю, я бросила веревку и устремилась вперед. Потом ринулась в бурлящую воду и легла на спину. Так удивительно было ощущать, что вода меня держит. Лежать на воде, в то время как наверху отец лежал на смертном одре.

* * *

9 августа 1819 года

Дорогая мама,

Библия уверяет, что Господь осушит каждую нашу слезинку…

Я отложила перо, не зная, что писать. Странно, что именно я должна сообщить ей новость. Я представила себе, как она собирает нас, своих детей, в гостиной и говорит: «Вашего отца забрал Господь». Какже получилось, что эта обязанность возложена на меня?

В Чарльстоне отцу полагались бы пышные похороны – торжественность церкви Святого Филипа, величественная процессия вдоль Митинг-стрит, гроб в украшенном цветами экипаже, за которым следует полгорода… Вместо всего этого его похоронят в безымянной могиле на разросшемся кладбище под стенами методистской церкви, которую мы проезжали по пути сюда. Гроб с его телом повезут в фермерском фургоне, за которым пойду я одна.

Но матери я не расскажу ничего из этого. Не скажу также, что в час его смерти я плавала в океане в полном уединении, о котором буду вспоминать всю жизнь. Надо мной кричали чайки, а на вершине шеста реял белый флаг.

Подарочек

Глаза госпожи опухли от слез. Она просидела в постели в ночной одежде до середины утра. Вокруг кровати был натянут москитный полог, шторы на окнах задернуты, но я все равно заметила ее опухшие веки. Минта, новая горничная, притаилась в углу.

Госпожа хотела заговорить со мной, но расплакалась. Мне было ее жаль. Я знала, что такое потерять близкого человека. Но не представляла, зачем она меня вызвала. Оставалось только стоять и дожидаться, пока она не возьмет себя в руки.

Прошло несколько минут, и госпожа прикрикнула на Минту:

– Ты собираешься принести мне носовой платок или нет?

Минта принялась рыться в ящике с бельем, а госпожа повернулась ко мне:

– Немедленно принимайся за мое платье. Я хочу наряд из черного бархата с вышивкой бисером. У госпожи Рассел на платье бисер из гагата. Еще мне понадобится капор с длинной вуалью из крепа сзади. И черные перчатки, но пусть это будут митенки – из-за жары. Ты все запомнила?

– Да, мэм.

– Все должно быть готово через два дня. И сделано безупречно, Хетти, понимаешь? Безупречно. Если понадобится, работай по ночам.

Похоже, она вполне овладела собой.

Госпожа выписала мне пропуск на рынок и отправила в экипаже с Томфри, который должен был купить карточки с приглашениями на поминки. Сказала, сама я слишком долго буду ковылять туда и обратно. Вот так я впервые в жизни прокатилась в экипаже.

– Перестань улыбаться, мы должны скорбеть, – одернул меня Томфри.

Разыскивая на рынке бисер, я натолкнулась на жену мистера Визи, Сьюзен. Я не видела ее с начала лета, с моего визита на Булл-стрит, 20.