Книга Серебряный ветер - Линда Кук

— Глупо ты поступил или нет, но ты на мне женился и теперь должен рассказать, почему Лонгчемп добивается твоей смерти. Что случилось со священником? Было ли что-то еще, имевшее отношение к убийству?

Она стояла всего в нескольких дюймах от него, и глаза ее были такого же темно-зеленого цвета, что венки из остролиста, развешанные в честь Рождества по стенам. От нее пахло летом, розами и пряным розмарином.

— Ты когда-нибудь перестанешь задавать мне вопросы?

— Нет. Я…

Он заставил ее замолчать, впившись в ее губы. Симон пьянел, вдыхая аромат ее волос, ее тела…

Аделина тихо застонала.

Симон оторвался от ее губ, чтобы поцеловать ямку на шее.

— Давай, — чуть слышно простонала она, — давай ляжем, я не могу стоять.

Он улыбнулся и посмотрел в ее полузакрытые глаза. Она отступила к постели и потянула его за руку:

— Симон…

Что же греховного в том, чтобы внять мольбе жены и помочь ей освободиться от платья, прежде чем лечь в мягкую, освещенную свечами постель? Что греховного в том, чтобы коснуться ее груди поверх тонкого льна нательной туники? Чтобы прижать ее всего лишь на один благословенный миг к своему истомившемуся телу, чтобы ощутить ее кожу.

— Твои волосы, — прошептал он.

Она поняла и выплела шелковый шнур из косы. Еще два быстрых движения, и золотая масса рассыпалась по плечам.

— Еще, — велела она. — Поцелуй меня еще.

Симон сбросил свою тунику и приспустил ее тунику так, чтобы открыть взгляду грудь. Она тихо вскрикнула, когда он прикоснулся губами к ее телу.

— Ты слишком красива, — пробормотал он.

Она погладила его по волосам, потом прижала его голову к своей груди. Пламя свечей дрожало, сердце ее билось часто-часто, она была…

Симон перехватил ее руки и стал целовать их.

— Нет, — сказал он, удерживая ее руки в своих, когда она захотела обнять его за плечи, — сегодня все только для тебя. Для тебя одной.

Он вновь овладел ее ртом, рука нащупала подол рубашки. Под рубашкой тело ее сотрясала дрожь предвкушения, грудь вздымалась и опадала в такт учащенному дыханию.

И вновь руки ее потянулись к его телу, и Симон почувствовал, что и сам дрожит от вожделения. Он приподнялся и пробормотал что-то нежное, не в силах сдержать слова, переполнявшие его. Кожа ее с внутренней стороны бедер была теплой, гладкой и нежной, как спелый плод.

— Все только для тебя, — повторил он.

— Нет, — сказала она, — и для тебя тоже.

Он больше не мог слышать ее прерывистое дыхание.

— Я не могу, — простонал он.

— Ты не хочешь меня?

— Миледи, я хочу вас так, как земля хочет солнца. Она села и поправила рубашку так, чтобы прикрыть грудь. Распущенные волосы укрывали плечи.

— Тогда как это может быть только для меня? Он разрешил себе прикоснуться к ее щеке.

— Я не могу позволить, чтобы ты забеременела, Аделина. Не могу, пока мы не освободимся от напасти, которую я навлек на тебя.

Она взяла его за руку и прижала к своей груди.

— Симон, подари мне ребенка. Я хочу ребенка. Я хочу тебя…

Он чувствовал, как сердце ее бешено бьется под его ладонью.

— Ты думаешь, мне легко отказываться от тебя? — Он отстранился от нее, стараясь представить серые холодные воды подернутого льдом озера и холодные горные ручьи, что стекали в него, но золотой огонь ее волос превращал их в дым. Глаза ее излучали зелень лета и жар обещаний.

— Если будет ребенок, — сказала она, — я смогу его надежно спрятать. Никто не узнает, никто не скажет…

Симон перевел дух. Как хотелось поверить ей, как хотелось пойти у нее на поводу. Он вновь попытался представить замерзшее озеро.

— Слишком поздно. Лонгчемп знает о тебе и знает о том, что мы женаты. Ты в серьезной опасности, но опасность, грозящая ребенку, еще страшнее.

— Ты ведь выжил, несмотря на его ненависть… Симон отодвинулся и набросил на нее покрывало.

— Он играет с нами, Аделина. Ребенок окончательно свяжет нас по рукам и ногам.

Аделина стремительно поднялась с постели и взялась за платье. Симон вскочил следом и схватил ее за плечо.

— Я не сделаю тебе ничего плохого.

Аделина аккуратно сложила платье, затем провела рукой по покрывалу, расправляя его.

— Я не собираюсь убегать от тебя, Симон. Я думаю. Он откинул покрывало и разгладил простыню.

— Тогда думай лежа. Ночь холодная, а свечи скоро догорят.

Аделина раздраженно прихлопнула ладонью покрывало и села.

— Капкан. Ты сказал, что мы в капкане. Но ведь он еще не захлопнулся, верно?

Она повернулась к мужу и положила руку ему на плечо.

— Мы должны бежать, тут нам нечего делать. У моего отца есть тайная жена и сыновья от нее, и, сколько бы ни старалась, я не могу заставить его доверять мне. Если мы уедем, никто не станет о нас печалиться, а отец и подавно. Может, тогда он наконец поймет, что мы не хотим отнять у мальчиков наследство.

Симон всплеснул руками:

— Не позволяй ему оттолкнуть себя! Кроме него, у тебя нет защиты от Лонгчемпа.

— У меня есть ты. Симон вздохнул:

— Я с тобой до тех пор, пока Лонгчемп не сделает свой ход.

— Зачем же ты сидишь здесь и ждешь, пока капкан захлопнется? — Она кивнула в сторону седельных сумок, что они привезли из крепости. — У тебя есть меч, кольчуга, а у меня… У меня тоже есть все, что мне нужно. Нам даже в крепость не обязательно возвращаться. Бежим, Симон. Оседлаем коней и на рассвете покинем долину. Твои часовые нас увидят, лучник Люк узнает, но до Лонгчемпа новость дойдет только спустя несколько дней. К тому времени как он узнает, мы уже будем далеко. Никто не найдет нас, никогда.

Симон сел и провел рукой по волосам.

— Я думал об этом. — Он поднял глаза и улыбнулся, еще раз восхитившись ее красотой. Разгневанная богиня! — Видит Бог, я думал об этом каждый день с тех пор, как мы поженились, но у нас ничего не выйдет. У Лонгчемпа слишком много шпионов повсюду. Мы знаем о Люке, — он укоризненно приподнял бровь, — и знаем о тебе.

— Мы же не станем сейчас…

— Знаю, знаю, — Симон примирительно поднял руки, — мы не собираемся обсуждать твою неудачную шпионскую миссию. Однако есть еще кто-то, регулярно доносящий Лонгчемпу о происходящем в долине. У канцлера везде глаза и уши, он умеет заставлять людей работать на себя. В ход идут угрозы, подкуп. Очень скоро его оповестят о том, где нас искать. — Симон коснулся ее руки. — Я не могу жить в постоянном страхе за твою жизнь.

Аделина взяла его руку в свою.