Книга Выкидыш - Владислав Дорофеев

Протестантизм не может быть ошибкой, ложью, глупостью или недоумением. Не могут ошибаться в вере четыреста миллионов человек. Протестантизм имеет столько же прав на жизнь и человек на веру в нем, сколько же и православие и человек в нем. Благословение на том, что существует. Даже на глупости.

Потом мы пошли в Dom.

В Dom очень много людей, те, кому не хватило места, стояли, сидели на стульчиках, на каменных ступенях.

Камень в Dom невероятно холодный. И это даже не холод камня.

Это – холод небес, это – холод истинного слова, не оставляющего надежд человеку помимо его дел и помыслов. Это – холод столетий, многовековой холод спрессованных грехов, страданий и трагедий, разочарования, жертвенности и восторга, откровения и истины, мудрости и одиночества, холод неба и холод ночи, холод боли и холод раскаяния. Вошли и мы и слились с каменным Dom и долгими столетиями его жизни.

Поет детский хор. Ангелы в белых одеждах. Ангелы поют на немецком и латыни.

Служба на немецком, отдельные куски службы на латыни.

Великое молитвенное состояние. Уже близко к полуночи. Закрываю глаза, душа парит, летает радостно, как голубка, вертится в восходящих к небу волнах молитвы и благодарения Господу, исходящих от окружающих меня людей. Я почти физически вижу внутренним зрением голубые потоки восторга и душевного покоя, льющиеся к небесам и повсюду. И моя душа свободна в них.

Выходит, точнее, восходит, поднимается в деревянную беседку на возвышении настоятель храма, или сам архиепископ, – говорить проповедь. Несколько театрален. Нет в его голосе настоящей боли, уже много лет он играет свою роль. Но играет хорошо, почти незаметна его художественность при исполнении единственной своей роли, которую он успешно тиражирует.

Настоятель в золотой тиаре, остальные служители – в серебряных тиарах.

Близится мгновение истины.

Наконец, полночь. «Cristus ist auferstanden» («Христос воскрес») – возопили радостно прихожане вслед своим пастырям на аналое. И все начали друг другу пожимать руки, поздравлять с воскресением Христа, причем, почти молча. Потом пошли за облатками. Выстроившись в молчаливую очередь к аналою. По внутреннему периметру ходили несколько священников и раздавали круглые лепешки-облатки со словами, «Cristus ist auferstanden». Кто-то становился на колени и открывал рот, в такой рот священник клал облатку сам. Это – причастие!

Но уже не для нас. Это уже будет слишком, два раза подряд совершить конфессиональный грех. Православный не может причащаться у католиков, разве, что перед смертью.

Орган играет не переставая, маленькая сидящая фигурка органиста высоко над полом, за стеклом, в вышине храма, освещенная небольшой лампой.

Огромные витражи в окнах Dom темны, молчат, на дворе ночь.

Но уже и после возгласа – «Cristus ist auferstanden»! в храме мало лиц, освещенных изнутри внутренним светом небесного озарения, почти нет лиц со следами откровения, почти нет блаженно счастливых. Так ведь и исповеди не было. То есть покаяния.

Одна счастливая женщина заскользила взглядом по толпе, наткнулась на мое блаженное лицо, заулыбалась.

У окружающих меня людей нет или очень мало молитвенного опыта, что видно по их глазам и настрою, многие формально в храме, не очень понимая, что им надо делать, что искать, на что надеяться, чего ждать.

Но это не важно.

Я закрыл глаза и, кажется, увидел Господа среди нас. Светлую фигуру в монашеском одеянии, не материально твердого, не телесного, но осязаемого. Стоящего, живущего среди нас, с нами, ободряюще радостного.

Такие минуты стоят лет!

Я взмолился к Господу с вопросом, что происходит между христианами? Как сделать так, чтобы сократить между ними непонимание, можно ли вновь соединить разделенное тысячу лет?!

И, кажется, услышал, что православие сделало ошибку, не перейдя на ритм западной церкви, в частности, на ее календарь, оставшись со старым календарем.

Или православие толкает народ назад, останавливая его развитие?!

И уж точно православие сделало русского человека менее самостоятельным, оставив ему меньше самостоятельности в вере, приучило его к меньшей самостоятельности в жизни.

Католичество, еще в большей мере протестантизм, требуют от человека максимальной самостоятельности в вере. Минимальный служебный регламент, предельно лаконичные официозные церковные обряды принуждают человека к сотворению собственной молитвенной жизни, достижению собственного духовного опыта. Что принуждает мирянина в будничной жизни к большей самостоятельности и самодеятельности.

А вот как раз самодеятельности православие не терпит вовсе.

Я слушал молитву на немецком языке, ничего не понимая, кроме отдельных слов, отмечая скупость и ясность обрядовых церемоний, точность и выверенность действий и отсутствие суеты.

На этом фоне православные обрядовые церемонии выглядят провинциально, я бы даже сказал, по-детски. Точно. Вот сравнение: действия ребёнка и действия взрослого в одной и той же ситуации. Ребенок всегда, по сравнению с взрослым, будет действовать более непосредственно, более естественно, но, наверное, менее твердо, нежели взрослый, и дольше.

Или другой пример. Один и тот же размер обуви детской и взрослой отличаются. Детский – он меньше по некоторым параметрам, по сравнению с взрослым.

Вот так и католичество, а особенно, протестантизм в сравнении с православием.

Православие – это детство религии, детство христианства, детство веры. И в этом смысле православные иерархи правы, когда говорят, что православие ближе к истине, ближе к истокам, нежели католицизм и протестантизм. Но лишь в той степени, в которой детство ближе к истокам человека, в какой детство естественнее в реакциях, ибо ближе к истине рождения, к истине первоначальных чувств и ощущений. Последнее обстоятельство важно. Ибо задача любого взрослого человека сохранить первозданность чувств детства, но при этом развить мозги, ум.

Ибо про взрослого человека, оставшегося разумом ребёнком, говорят, что он инфантилен излишне.

Православие осталось ребёнком в первоощущении мира, дарованного Богом христианству, пройдя далеко по дороге веры, но инфантильным чрезмерно ребёнком в области религиозного рассудка, практически не развив дорогу знаний.

Православие выглядит инфантильным ребёнком в современной взрослой жизни. Надо перестать кичиться своей непосредственностью. А взрослеть. Научившись этому у католичества, не отказываясь от своих первоощущений, сохраненных со времен первохристианства.

Православие – это абсолютизация чувств.

Протестантизм – абсолютизация знаний.

Католицизм – среднее состояние, может быть, наиболее оптимальная часть христианства. Так, кстати, считал и Владимир Соловьев.

Абсолютизация чувств приводит к большевизму. Большевизм расцвел в России, православной стране.