Книга Успех - Мартин Эмис

Сегодня вечером мне хотелось стремглав ринуться домой, но даже в рутинных проволочках ощущалось что-то дерзко эротичное. Я влюбился в продавца, у которого покупал вечернюю газету, и ответил на приветствие табачника с отменной учтивостью. Желтые огни у входа в метро, складывавшиеся в мозаику цен и маршрутов, не рассеивали внутренний полумрак, и пока я спускался по эскалатору под серые своды, у меня было такое чувство, будто некое огромное, всевидящее существо приветствует меня в своем глубинном убежище. Мой поезд мчался под городом, пулей вылетая из туннелей, уползая под землю и возникая вновь.

Дома меня ожидали всевозможные сюрпризы. Когда я с лаем вприпрыжку ворвался в квартиру, держа в пасти два подарка для Урсулы, а мой хвост тяжело стучал по ковру, первый, кого я увидел, был этот чертов Грегори (кто он вообще такой, черт возьми?), сидящий с Урсулой у нее в комнате. Но умерь свой пыл, дружок, и к тому же забавно было смотреть (пикантная шутка над прошлым), как она тайком подает мне успокаивающие знаки. Я тут же великодушно пригласил обоих в дорогой французский ресторан на Доун-стрит (к тому же на работе мне в связи с днем рождения выдали премию — двадцать пять фунтов. С днем рожденья, Терри). Когда мы разошлись переодеться, я раболепно разложил перед Урсулой подарки — кашемировый жакет и какие-то духи, — которые она приняла с серьезно-довольным видом, мимоходом поцеловав меня в лоб. Ужин заставил меня почувствовать себя уверенным, даже баловнем, факиром на час — Грегори молча пожирал еду (наверняка вдохновленный блестящей перспективой наесться и напиться задарма), Урсула держалась спокойно и внимательно, в то время как я распоряжался подачей блюд.

— Полагаю, сегодня наш общий праздник, — обронил я в какой-то момент.

— Да, — согласился Грегори, — полагаю, что так.

Мы возвращались домой рядом, взявшись за руки: Урсула между своих братьев. К моему благодарному облегчению, Грегори мрачно предложил всем тут же ложиться спать, так что мы с Урсулой цепочкой прошли по коридору (Спокойной ночи. Спокойной ночи. Спокойной ночи) и молча, не улыбаясь, принялись раздеваться и мыться, как люди, прожившие вместе всю жизнь. Я вышел из ванной в халате и прошел мимо ее постели, почти не посмотрев в ее сторону. Потом лег, выжидая, освещенный слабым светом последней сигареты. Она пришла (быстрый топоток босых ног в темноте, мягко, по-кошачьи запрыгнула коленями ко мне на подушку, нервно, как зверек в норку, юркнула под одеяло). Я тоже.

II

Мне еще много чего нужно рассказать вам по секрету.

Грегори

В августе у нас обоих дни рождения — потрясающее, достойное Нострадамуса совпадение, всегда так волновавшее моего отца. Кстати, вы знаете, какова последняя блажь этого сумасбродного старого прохвоста? По словам мамы, он благоустраивает заброшенное поле в дальнем уголке нашего поместья, возводя изгороди, устраивая искусственные фатаморганы и прочую дребедень, — все это, разумеется, ценой колоссальных расходов. Мы с мамой вынашиваем, боюсь, давно запоздавшие планы, как заставить его отложить, отменить свою затею, прежде чем он окончательно доведет нас до нищеты.

Естественно, близость наших дней рождения всегда была источником мучительных терзаний для Теренса и даже у меня вызывала довольно болезненную неловкость. На мои вечера съезжалось от тридцати до сорока друзей, а поскольку большинство моих друзей привозили в Риверз-корт их родители и поскольку большинство родителей моих друзей были друзьями моих родителей, двери в доме буквально не закрывались и карнавальный, праздничный дух благостно осенял все поместье — отовсюду раздавалось «тук-тук» возводившихся на лужайках шатров, по всем коридорам сновали нахмуренные, озабоченные слуги, примерные крестьяне (сминая кепки в пуках, как газеты) получали свой дешевый пунш у боковых дверей, притихшие тяжеловесные автомобили расположились на обочине широкого подъездного пути, как носороги в речном русле, громогласная какофония нанятого шумового оркестра с их канистрами и бочками, сочные звуки казу, свистки и вымпелы — цветущая толчея позднего лета. Бедняга Теренс! Помнится, именно по моему предложению мы однажды решили осуществить пагубный план объединения двух празднеств. Попробуйте представить себе две разительно отличные груды подарков, сложенные в гостиной: полдюжины скромных семейных сувениров для Теренса рядом с горой моих фантастических пиратских трофеев. Постарайтесь вообразить вступительные речи, от которых все невольно вздрагивали: «А это маленький Теренс (мальчик, которого мы усыновили), чей день рождения тоже сегодня, ну не совсем сегодня, дело в том, что…» И напрягите внутреннее зрение, чтобы увидеть, как на двух совмещенных кадрах, сына-избранника, метафорически вознесенного на плечи толпы, осыпаемого ливнем конфетти и окруженного всеобщей любовью, и тошнотворного, съежившегося от страха, пылающего от стыда приблудного пащенка, который всегда искал любую возможность спрятаться. Впоследствии мы вернулись к обычному порядку: моему мифическому mardi gras[14]предшествовало скромное домашнее чаепитие с крекерами, в котором значительная роль отводилась специально подкупленным слугам. (Теренс посещал городскую школу и, несомненно, сформировал определенные критерии выбора своих приятелей. Но не могли же мы устраивать в Мэнор-холле сборище местных дворников, крысоловов и золотарей? Не могли ведь?) Мы с Урсулой неизбежно чувствовали себя подавленными, и подавленность эта лишь усиливалась таким очевидным неравенством, однако, честно говоря, мы были слишком поглощены друг другом, чтобы принимать несчастья Теренса близко к сердцу. Видите ли, те годы полностью принадлежали нам с Урсулой — Урсулой, чье растущее тело я знал так же хорошо, как форму собственных зубов, — и обиды обреченной и жалкой жизни Теренса, со всеми ее унижениями и ненавистью, казались бесконечно далекими, не более чем образом исступленной жадности, глупости и грязи, которые внезапно обступили нас со всех сторон.

Интересно, как то будет на этот год (в последний день рождения я ездил в Риверз-корт, но сейчас чувствую себя слишком усталым)… Думаю позвать человек двадцать друзей и закатить им роскошный обед в «Прайветс» — новом ресторане в Челси. Да и Торка наверняка устроит по этому поводу какой-нибудь экстравагантный вечер. По обыкновению будет не счесть подарков и телеграмм, и мама пришлет щедрый чек. Интересно, что придумает Теренс, чтобы отметить свой… Наиболее привлекательная вероятность, что ничего, хотя, возможно, он надеется превратиться в бродягу только потом! (Не знаю, поверите ли вы, но Теренс мочится в раковину. Так вот — знайте. Несколько раз за последнее время я находил на эмали — на уровне паха — неровные желтые потеки. На данный момент это всего лишь гипотеза, копая, впрочем, я уверен, очень скоро превратится в неопровержимый факт.)

А теперь — быстро: что вы обо мне думаете? Что вы думаете обо мне, Грегори, Грегори Райдинге, таком каков он есть? Итак, послушаем — высокомерный, самовлюбленный, цветущий, презрительный, барственный, поверхностный, развращенный, тщеславный гомик — и бесчувственный, главное, бесчувственный (посмотрите, как бесстыдно он раскрывается перед вами). Сейчас я в высшей степени осознаю, кто я есть. Ты что, болван, считаешь, я не знаю всего этого? Ты, болван, я все это знаю, знаю все, болван!