Книга Краткая история смерти - Кевин Брокмейер

«Кто она такая, — думала Лори. — В общем, никто. Когда она умрет, о ней не вспомнят. Простая истина заключалась в том, что сила — ну или комбинация мышц, удачи и воли, — которая помогла ей дойти от хижины до станции, а затем перебраться через лед, на ту сторону залива, иссякла. Закончилась. Финиш».

Финиш. Финны. Шведы. Тефтели.

Она чуть слышно рассмеялась, и от этого усилия разболелся живот.

Лори слышала, как под скалами трубно кричат пингвины. Когда она в последний раз выходила из палатки, чтобы закрепить свободный конец брезента, они сидели, сгрудившись кучкой, подставив спины ветру. Большинство держали яйца в лапах, прижимали их к мягким круглым проплешинам внизу живота, защищая от холода. Пингвины, у которых не было яиц, укрывали яйцеобразные куски льда, мертвые маленькие миры, которые они защищали так же рьяно, как настоящее потомство. Лори читала об этой черте поведения. Пингвинам так отчаянно хочется вывести птенцов, что они хватаются за любые предметы, хотя бы отдаленно напоминающие яйцо. Камни, куски льда и снега — не важно. Как только один из пингвинов, высиживающих настоящее яйцо, оставит его, чтобы нырнуть за едой, остальные бросают камни и льдышки и ссорятся, пока кому-нибудь не посчастливится подмять яйцо под брюхо. Они всегда предпочитают настоящие яйца фальшивым, а значит, пользуются подделками лишь для утешения, точно так же как матери, потерявшие детей, цепляются за детские подушечки или игрушки, в которые играл ребенок, прижимают их к лицу и груди, чтобы вспомнить, как это было до сих пор.

Некогда, впрочем, какой-то ученый положил рядом с пингвинами блестящий пластмассовый термос — ярко-оранжевый, наполненный растворимым кофе, — и они тут же, все до единого, оставили свои гнезда и стали драться из-за термоса. Наверное, птицы решили, что это самое красивое яйцо на свете, — так записал наблюдатель в своем дневнике. Яйцо, о котором они мечтали. Яйцо будущего.

Скрипучие пингвиньи голоса внезапно замолкли, потом послышались снова и наконец постепенно затихли. Лори прислушивалась к хлопанью крыльев, когда лежала, дрожа, в палатке. Она проголодалась — или по крайней мере понимала, что должна проголодаться, но никак не могла набраться сил, чтобы вылезти из спальника. Лед на горловине замерз толстым слоем, и требовалось немало усилий, чтобы протиснуться.

Если она не замерзнет насмерть, то почти наверняка умрет от голода, и Лори это знала.

«Лори Берд, — будет гласить надпись, вслед за датами рождения и смерти. — Лори Берд. Не навсегда, но все-таки долго».

Белые нити тянулись по полу палатки, сквозняк превращал их в прямые линии. Часть снега намело внутрь, когда Лори открыла вход, но отчасти он образовался от ее собственного дыхания, которое замерзало, оказываясь в воздухе, и оседало на пол длинным шлейфом белого порошка.

Белый порошок. Корпорация «Кока-кола» запустила так называемую «кампанию белого порошка» всего за месяц до отправки Лори в Антарктику. Акция последовала за очередной бактериологической паникой, когда несколько тысяч человек по всей стране, особенно обитатели маленьких домов, разбросанных вдоль вылинявших шоссе, обнаружили у себя под дверью пакеты, полные белого, почти бесцветного порошка — оспа, сибирская язва и скарлатина с доставкой на дом. Пакеты перестали приходить через неделю, так же внезапно, и никого не арестовали и не посадили в тюрьму. Но вскоре после этого миллионы людей получили по почте жесткие картонные конверты, из которых на руки адресатов высыпался зернистый белый порошок. Полицию, врачей и спасателей замучили звонками. Администрация тысяч городов и округов включила тревожные сирены. Быстро выяснилось, что порошок — всего лишь безвредное моющее средство. Внутри каждого конверта лежал купон, гласивший: «Стирайте цены с „Кока-колой“. Купите одну двухлитровую бутылку, получите вторую бесплатно».

Обе палаты Конгресса и редакторские колонки нескольких сотен газет сурово критиковали корпорацию за подобную опрометчивость. «Кока-кола» выпустила обращение, в котором извинялась за беспорядки, случившиеся в ходе рекламной кампании. Директора заверили публику, что никого не намеревались пугать. Но в течение нескольких недель после инцидента продажи двухлитровых бутылок колы удвоились и утроились.

Партизанская реклама, вот как это называлось.

Лори, должно быть, снова уснула — когда она открыла глаза, то поняла, что больше не слушает дискуссию о «кампании белого порошка». Она находилась не в конференц-зале, примыкающем к ее кабинету, и не в здании «Кока-колы». Она по-прежнему лежала в палатке. Корочка льда вокруг глаз оттаяла, пока Лори спала, и свет впервые за несколько месяцев стал ярче. Лори видела все с необычайной отчетливостью. Серебристая пластина походной плитки, покрытая запекшимся светло-коричневым сиропом. Изморозь на стенках в форме веера. Двойной ряд черных стежков, которые тянулись по потолку палатки, словно вереница муравьев. Полусъеденный кусок пеммикана в углу, испещренный следами зубов, и неоткрытый пакетик с гранолой. Похожая на попкорн шишечка льда, которая намерзла на молнии спальника.

Лори испугалась не только тому, что все видела, но и тому, что все слышала. Ей никогда не приходило в голову, что свет способен улучшить и зрение и слух — но, несомненно, так оно и было. Какой-то пингвин, например, тщательно чистил перья. Ткань палатки гудела на ветру. Глубоко подо льдом проплыла большая стая рачков.

Даже стук собственного сердца стал отчетливее, ровнее и сильнее, как будто Лори была под водой. Чем внимательнее она прислушивалась, тем громче становилось биение, пока оно не начало отзываться во всем теле. Оно было повсюду — в ногах, в животе, даже в мочках ушей. Потрясающе.

Лори закрыла глаза и стала слушать. С ней происходило что-то необычное. Ее плоть обтягивала сердце крепко и туго, словно идеально сидящая мембрана, которая стучала, стучала, стучала. Кровь шла по венам миллионами горячих волн, их было больше, чем казалось возможным, и все-таки им хватало места внутри. Лори не понимала, отчего стала такой большой. Огромной, как лес, как город. Сердце достигло размеров озера, и в нем можно было плавать. Больше она ничего не слышала. Звук наполнил Лори, и она задрожала. Он наполнил палатку, а потом весь мир.

13

СТУК СЕРДЦА

Минни снова не могла заснуть. Сколько ночей она пролежала в постели рядом с Лукой, легонько касаясь рукой его спины и дожидаясь, когда же темнота ее затянет? Не каждую ночь, но все-таки немало. Она перепробовала самые разные средства, которые ей предлагали, — мелатонин, красное вино, прогулки перед сном, чай с ромашкой, — но ничего не помогало. Дремало тело, но не мозг. В том-то, признаться, и состояла проблема. Мозг Минни напоминал колесо рулетки, с лязгом вращающееся бесконечными кругами, и она стояла рядом с этой рулеткой, наблюдая, как яркий серебристый шарик сознания прыгает туда-сюда.

В конце концов бессонница и есть избыток сознания, избыток жизни. С самого детства Минни считала свою жизнь волевым актом и следовала правилу «ты можешь сделать все, что задумала»… но ей не удавалось заставить себя заснуть. Единственным способом было вообще не думать о том, уснешь ты или нет, отказаться от собственной воли. Большинство полагают, что человек засыпает и начинает видеть сны, но, насколько понимала Минни, процесс шел в обратную сторону — ты начинаешь видеть сны и в результате засыпаешь. Она, впрочем, не видела сны, потому что непрерывно думала о том, что еще не спит. От мелочей, удерживавших ее внимание, росла вероятность того, что она продолжит об этом думать, и внутри ее раскрывались миллионы маленьких бутонов нервного напряжения — таким образом, она не могла начать видеть сны и, следовательно, заснуть.