Книга Мистер Пип - Ллойд Джонс

Ни эту девушку, ни ее мамашу я не знала. Но сразу поняла, что между ними висит напряжение. Безмолвное, но сильное, как изреченное слово; невидимое, но прочное, как стена.

Я зазевалась — и получила по ногам проулочной детской коляской. Сзади на меня завопил белый мальчуган.

— Извините, — сказала мне его мать.

Так я и бродила по миру матерей с детьми — как по зоопарку, с удивлением и опаской.

Старшеклассницей я победила в городском конкурсе по английскому языку и литературе. Меня пригласили на сцену для вручения почетной грамоты, и я, повернувшись к залу в ответ на аплодисменты, увидела отца, который вскочил с места и вскинул руки. Он был до смешного счастлив. В его глазах я стала чемпионкой. Он так и прозвал меня: «Чемп». Когда к нам приходили гости, он вытаскивал меня из комнаты и предлагал: «Задайте ей любой вопрос по Чарльзу Диккенсу».

Он так мною гордился. У меня не хватило духу рассказать ему про мистера Уоттса. Не хотелось лишать его иллюзии, будто это он сам меня так воспитал.

Я окончила квинслендский университет. На втором курсе, в начале третьего семестра, отец прилетел ко мне в гости. Я поехала его встречать и, к своему изумлению, увидела рядом с ним женщину, которая раз в неделю приходила к нему делать уборку. Звали ее Марией. Она была родом с Филиппин и по-английски объяснялась с трудом. Сейчас она шла по гудрону под руку с моим отцом. На лбу у нее проступил пот. Заметив, как нервничает отец, я по-детски успокоилась. Он не разлюбил свою Матильду.

Но после того как Мария переехала к нему жить, все стало по-другому. Она старалась. И даже слишком. Хотела, чтобы я ее полюбила. Но я не могла относиться к ней как к матери. Мария попросила меня рассказать ей о маме. Призналась, что отец с ней не делится. Мне было приятно это слышать.

Мама осталась в воспоминаниях, которыми не делятся направо и налево; а кроме того, любое упоминание о ней переносило нас мыслями на остров, но ни мне, ни отцу не хотелось туда возвращаться. Мария понимала, что не сможет заменить мне маму, но когда она попросила ее описать, я только и смогла ответить:

— Она была очень храброй, самой храброй, и еще… все время ругала отца.

Мария рассмеялась, да и я улыбнулась, потому что меня оставили в покое.

Меня иногда спрашивают: «Почему именно Диккенс?» — и мне всякий раз слышится в этом вопросе незлобивый упрек. Я указываю на ту единственную книгу, которая открыла мне другой мир, когда я в этом отчаянно нуждалась. Она же дала мне друга — Пипа. Она показала, что можно влезть в чужую кожу, как в свою собственную, даже если это белая кожа, принадлежащая пареньку, который жил сто семьдесят лет назад в диккенсовской Англии. Если это не волшебство, то что же?

Но я сама ни за что не стану навязывать «Большие надежды» другим, и в особенности отцу. Памятуя, как огорчила мистера Уоттса неспособность Грейс полюбить то, что любил он сам, я не ищу таких разочарований для себя; а кроме того, не хочется, чтобы отец — как, наверное, Грейс, — чувствовал себя щенком, которому суют под нос блюдце с молоком в виде книги. Нет уж. Есть вещи, которые лучше не смешивать.

Некоторое время я работала в большой католической школе для мальчиков в Брисбене — замещала других учителей. Там я узнала, что у каждого преподавателя есть материалы на всякий пожарный случай. Для меня таким подспорьем стало чтение вслух романа «Большие надежды». Приходя в незнакомый класс, я просила внимания учеников ровно на десять минут. Всё. Если через десять минут им станет невмоготу — никого удерживать не буду. Такое предложение всегда принималось на ура. В жилах у подростков кипела бунтарская кровь. По дерзким лицам было видно, что этих голыми руками не возьмешь.

Пряча улыбку, я начинала с первой главы — с той сцены, где каторжник хватает Пипа за подбородок. «Где ты живешь? Покажи!» Чтение Диккенса невозможно без определенной подготовки. Нельзя съесть спелую папайю, чтобы не перепачкаться мякотью и соком. Так и стиль Диккенса требует, чтобы у тебя особым образом ворочался язык, а с непривычки можно и челюсть вывихнуть. Словом, я держала в голове, что ровно через десять минут должна умолкнуть. Подняв голову, я выжидала. Не было такого случая, чтобы кто-нибудь выскочил из-за парты.

К тому времени как начать работу над диссертацией «Образы сирот в творчестве Диккенса», я уже знала больше о том человеке, с которым никогда не соприкасалась, разве что посредством его книг и биографий, нежели о том, кто нас с ним познакомил.

Не устаю благодарить Бога, что Мария подвернулась в нужное время и дала мне повод не возвращаться в Таунсвиль. Им с отцом нужно было притереться друг к другу. Но всякий раз, представляя их в спальне, под медленно крутящимся вентилятором, я избавляюсь от Марии, чтобы поместить туда мою маму. Отцовскую руку кладу ей на плечо. Мамино лицо прячу на груди у отца. И на это лицо примеряю улыбку — ту самую, что видела на фотографии, где оба они еще молоды и счастливы.

Когда я позвонила предупредить, что не приеду домой на каникулы, в голосе отца послышались нотки облегчения. Он подумал — и не стоило его разубеждать, — что во время летних каникул я собираюсь поработать; мне не хотелось посвящать его в свои планы знакомства с прежней жизнью мистера Уоттса в городе Веллингтон, что в Новой Зеландии.

~~~

Стоял декабрь. Я не ожидала таких морозов и сквозняков. Ветер кидался на деревья и на людей. Он гнал бумажки — никогда не видела такой прорвы бумажного мусора — по асфальту и налеплял на опоры линии электропередач. Морские птицы даже не поднимались в воздух, а просто расхаживали по школьной площадке, которую я проезжала на такси.

Я думала о Грейс: как она абитуриенткой глядела из окна такси — точь-в-точь как я сейчас, приближаясь к центру небольшого, но оживленного городка. Остановилась я в шумной молодежной гостинице. Туда устремлялись ребята с рюкзаками со всех концов света. Любители альпинизма, пеших походов, прыжков на тарзанках, серфинга, горных лыж и спиртного.

На меня нахлынули рассказы мистера Уоттса о жизни в его мире. Куда ни глянь — кирпичная кладка. И трава. Мистер Уоттс не обманул. Трава здесь на особом положении. Она прорастает в подоконники. Ковровой дорожкой покрывает улицы. Стелется по холмам.

Если мистер Уоттс скрыл от нас некоторых персонажей Диккенса, он вполне мог скрыть и кое-какие обстоятельства собственной жизни.

Я полистала телефонный справочник. Фамилия Уоттс значилась там сорок три раза. С девятой или десятой попытки я услышала от очередной госпожи Уоттс:

— Ага, вам, наверное, нужна Джун Уоттс…

Она назвала улицу, и я в том же справочнике нашла точный адрес некой Дж. Уоттс. Действительно, на другом конце ответили:

— Алло, Джун Уоттс слушает…

— Скажите, а вы знаете такого мистера Уоттса?

В трубке наступила пауза. А потом:

— Кто это говорит?

— Меня зовут Матильда, миссис Уоттс. Ваш муж был моим учителем…