Книга Теряя сына. Испорченное детство - Сюзанна Камата

– Ямасиро-сан. – Кто-то трогает меня за плечо.

Прикосновение мягкое, но я представляю, как те же руки будут растаскивать нас в стороны. Этого я не смогу вынести. Я отпускаю сына.

– Кей, я люблю тебя, – говорю я, глядя прямо ему в глаза. – Не забывай об этом.

– Я тоже тебя люблю, мамочка.

Я снова потеряла своего сына.

Они отвели меня сначала в туалет, где мне велели пописать в стаканчик, а затем в комнату, где стоял только стол с двумя складными стульями. И вот я сижу на одном из этих стульев, обхватив голову руками. Что они сделают с моим сыном? Увидели ли они, что на его ранце написан номер телефона и адрес в Токусиме? Позвонили ли они его отцу или вокруг него так и будут находиться одни незнакомые люди?

Свет слишком яркий. Из угла за мной пристально следит маленькая камера. Входит полицейский и садится напротив меня.

– Вы пытались пронести на борт марихуану, – говорит он.

– Нет-нет! – говорю я. – Я не курю марихуану. И никогда не курила.

Пытаюсь вспомнить тот случай с Полом Маккартни. На въезде в Японию при нем было пятьсот граммов марихуаны. Он сказал полицейским, что все полкило – только для его личного пользования. В общем-то, он немного просидел, но его выслали из Японии и больше туда не пускали. Фанаты музыканта были возмущены этим арестом. Официальные лица заявили, что, поскольку он не знал японских законов, касающихся легких наркотиков, они приняли решение его отпустить.

– Мне очень жаль, – говорю я. – Я не пыталась провезти наркотик. Я не знала, что в вещах моего сына есть марихуана. Я не собирала его ранец. Скорее всего, наркотик кто-то подбросил. Мне следовало быть более внимательной. Мне очень, очень жаль.

– Кто собирал его ранец?

Я могла бы назвать имя, но это было бы подло. Майя всего лишь испорченный ребенок. В сущности, она хорошая девушка. Я не хочу рушить ее жизнь – после такого ее трудно исправить.

– Его бабушка. Сецуко Ямасиро. – Да какого черта. Не посадят же они ее в тюрьму. – Мы прибыли сюда на пароме. Мне кажется, в какой-то момент сын оставил ранец без присмотра. Ему захотелось в туалет. Возможно, именно тогда кто-то подбросил ему наркотик. Я не знаю. Это не я. Пожалуйста, поверьте!

Мне кто-то говорил, что в Японии представители власти более лояльно относятся к тем, кто всячески показывает свое раскаяние. От легкого унижения еще никто не умирал.

– Мне очень, очень жаль, что так получилось. Я должна был проверить все вещи. Я в ужасе оттого, что у моего сына оказалось нелегальное вещество. Я люблю его больше всего на свете. Пожалуйста, простите меня. – Смотрю в пол, глотаю слезы.

Он вздыхает.

– Боюсь, я ничего не могу сделать. Нам придется вас задержать.

В сопровождении двух сотрудников полиции я выхожу из здания аэропорта и иду к припаркованной перед входом полицейской машине. Час спустя я уже сижу в грязной темной камере вместе с двумя девочками-проститутками. Гляжу в стену. На ней пятно. Девушки перешептываются, они говорят обо мне. Я так вымотана, что мне все равно.

Перед глазами проплывают образы: Майя засовывает амулет в ранец Кея; Филипп ждет меня в аэропорту в Джакарте; гангстер угрожает мне в «Ча-ча-клубе»; Майя едет в машине с Юсукэ; лицо моего сына, каким я его видела в последний раз. Когда мне разрешат позвонить? Сможет Готонда-сан помочь мне на этот раз?

Перед тем как запихнуть меня в камеру, мне выдали футон. Он совсем тонкий, свалявшийся. Не бодрствую, но и спать не могу. Всю ночь напролет думаю о Кее. Утром охранник приносит завтрак – суп вакамэ . Угрюмо хлебаю под любопытными взглядами сокамерниц.

– Скоро будет зарядка, – говорит одна из них, обращаясь ко мне, – а потом разрешат покурить.

– Зарядка, – повторяю я. Представляю, как буду проделывать с ними радзё тайсо – танцевальные движения, с которых в Японии начинается каждое спортивное мероприятие.

Но не судьба. После завтрака приходят два охранника, открывают камеру и уводят меня в одну сторону, а девочек в другую. Меня приводят в пустую комнату и оставляют. Несколько минут стою посреди комнаты и думаю, не пора ли начать прыгать «ноги врозь, ноги вместе». Затем дверь за моей спиной открывается. Я оборачиваюсь и вижу Юсукэ. Я не удивлена, потому что теперь абсолютно уверена, что он и его помощники имели самое непосредственное отношение к моему задержанию.

Он выглядит уставшим. Разочарованным. Но в то же время так, будто сбросил с плеч тяжелый груз. Он чисто выбрит, костюм идеально отглажен.

– Сядь, – тихо говорит он.

Я смотрю ему в глаза и говорю:

– Мне жаль. – И мне действительно жаль. Жаль, что меня поймали, что я не отбила в суде своего сына, что дала ему уйти из того гостиничного номера, что так и не сводила Кея на футбольный матч. Временами мне даже жаль, что я вообще приехала в эту страну, пошла на открытие той галереи и согласилась выпить кофе с человеком, за которого потом вышла замуж. Жаль, что вышла замуж, что не смогла жить счастливо под одной крышей с его матерью. Есть еще пункты, но можно сказать, что мне просто жаль.

Юсукэ всегда любил извинения. Он кивает и показывает на стул.

Это Япония, и я не удивлюсь, если кто-нибудь принесет две чашки зеленого чая на подносе. Было бы неплохо. Но никто не появляется.

– Как Кей? – спрашиваю я, когда Юсукэ тоже усаживается.

– С ним все нормально. Он с бабушкой.

Я киваю.

– Что ты ему сказал?

– Что у тебя оказался недействительный паспорт.

– А! Хорошо. Спасибо. – Спасибо за то, что не сказал моему сыну, что его мать похитительница детей и торговка наркотиками.

Юсукэ достает из кармана пачку сигарет. Предлагает мне.

– Нет, спасибо. Я бросила. Но ты кури.

Он сует сигарету в рот, прикуривает. Затягивается, выдыхает дым.

– Попробуй представить, – говорю я, – как бы ты рос без матери.

Опять затягивается.

Мне приходит в голову, что я ошибалась насчет него. Он никогда об этом не говорил, но возможно, он тоже иногда хотел освободиться от своего сыновнего долга и жить, не обращая внимания на правила, установленные матерью. Может быть, он тоже мечтал о том, чтобы жить в другой стране, быть счастливым со мной и нашим сыном.

Я снова пытаюсь достучаться до него.

– Представь, что твоя мать любит тебя, хочет тебя видеть, а отец не позволяет этого. Или что твой отец врет тебе, говорит, что твоя мать тебя не любит, что ей все равно. Тебе хотелось бы так расти?

Он вздыхает, тушит в пепельнице едва начатую сигарету.

– Если ты хотел меня наказать, тебе это удалось. Но наказывать Кея – несправедливо.

Он подвигает стул чуть ближе к столу.