Книга Одиночество мужчин - Юлия Рублева

– Алиса, Гришенька ел селедку под шубой? Ел? Я там вам послала два вида: с яйцом и без. Пусть он скажет, какая ему больше понравилась.

Многие люди, я знаю, живут в ожидании грандиозных событий, и, прожив какую-то часть жизни, страшно разочаровываются: «Оскара» не дали, на обложку «Форбса» не поместили, принц или принцесса предложение руки и сердца не сделали, а жениться пришлось с одноклассником Трубачевым, который к сорока обрюзг, поплыл и обленился. И «бентли» не купили. «Хаммер» осилили, а «бентли» нет. И в этом разочаровании можно так и доживать, если не ввести в свою жизнь череду крошечных удовольствий. Ведь смыслы в нашей жизни мы не можем отыскать раз и навсегда: их приходится придумывать на каждом этапе. Иногда, если ничего не происходит, смыслы бывают совсем маленькие.

А иногда эти маленькие смыслы превращаются в очень большие. Мама моей иерусалимской подруги болеет одной из тяжелых форм рака. Более жизнерадостной женщины я не встречала. Она отлично выглядит, всегда при макияже, а волосы уже отросли после химиотерапии, и она их всегда, всегда укладывает. Мы говорим с ней о сексе, мужчинах, кулинарии и шопинге.

Более грандиозного события, чем собственная смерть, сложно себе представить. Ей приходится делать химиотерапию, очень много и часто, и она на обезболивающих. Иногда ее мужество и жизнелюбие ей отказывают, и она начинает упрямиться и говорить, что, пожалуй, сдастся, что больше никуда не поедет и не ляжет ни под какие капельницы, и в последний раз моя отчаявшаяся подруга пожаловалась своей кузине в Москве, что у нее опускаются руки.

На том конце провода потребовали к телефону бунтующую маму и томно сказали:

– Вера, я слышала, что ты собралась в скором времени помереть, потому что тебе все надоело. Очень жаль, я как раз купила крокодиловые сапоги от Донны Каран, и они мне малы. Собралась подарить тебе, но раз уж так выходит, придется кому-то отдать.

Упрямая Вера помолчала ровно две секунды и сказала:

– Крокодиловые? Придется жить.

Сны и секреты

Мы завтракаем с приятелем в кофейне, обычный почти деловой завтрак, просто потому, что больше нет времени увидеться и поболтать, кроме как утро буднего дня. За это время ему ровно пять раз звонит жена, и от звонка к звонку его лицо мрачнеет. После последнего раза он раздраженно говорит:

– Я ее очень люблю, но она почему-то считает, что мы абсолютно все должны делать вместе.

– Может, она по тебе скучает? – спрашиваю я.

– Может, – говорит он, – но я бы скучал по ней больше, если бы она давала мне дышать. Понимаешь, я о ней знаю все – каждый вздох, каждый сон, каждую мысль, и сначала это лестно, а потом утомляет.

Женщины иногда просыпаются утром с улыбкой, которая кажется их мужчине загадочной.

– Что тебе снилось? – пристает он.

– Ерунда всякая, – улыбается она.

Он думает об этой «ерунде» до вечера. Я не скажу вам, что ей снилось, – мало ли что снится женщинам, это неважно. Делиться своими снами хорошо, и иногда это создает особую интимность, но не всеми, не всеми снами нужно делиться.

Моя мудрая подруга, живущая в другом городе, говорит: «Женщина счастлива, если умеет ценить свое одиночество: в этом состоянии можно уметь быть наполненной. Всякой ерундой, да, – читать книжку в кофейне, смотреть в окно, думать о чем-то своем, неважно». А я вспоминаю всеобъемлющий страх современной горожанки перед одиночеством, страх, который заставляет суетиться и выплескивать все свои сны и секреты, выбалтывать их любимым мужчинам и всему миру в социальных сетях, и мне хочется сказать: остановитесь. Если вы хотите сохранить то, что вы называете любовью, влечением, загадкой, необъяснимой словами, открывайте все свои ящики, допускайте в подзамочные записи, но один, хотя бы один ящичек держите на замочке, и пусть там хранятся некоторые ваши сны и секреты. Даже если мужчина знает все тайны вашего тела, до этого ящика ему не добраться. И его существование он точно чувствует, пытая вас, допрашивая, заглядывая вам в глаза, пытаясь постичь вашу непостижимость.

Лешкина баба

У Марины были тонкие запястья и прозрачные фарфоровые пальцы. Лешка ею страшно гордился: она знала четыре языка, имела безупречные манеры, тихий голосок и так аккуратно клала вилкой в рот кусочек любой еды, что он не мог уследить, когда она его открывает.

Точно так же во время секса она аккуратно открывала губки и исторгала тихий стон. Лешка не то что бы ее безумно хотел, но от восторга общим совершенством тела, от тонкого изгиба талии, от словно выточенных коленок в нем поднималась волна восхищения и благодарности, и секса у них было много. Добиться этого аккуратного единственного стона ему было сложно, но он старался и добивался.

В остальном Марина была точно такая, как ему надо: очень сдержанная и спокойная, она нежно о нем заботилась, поправляла шарфик, тихо проводила вечера за компьютером в ожидании Лешки с работы и через полтора месяца незаметно к нему перебралась, нисколько его не потеснив и не побеспокоив. С тех пор его холостяцкая квартира приобрела обжитой вид, друзья перестали заваливаться внезапно и просто так, и он наслаждался новым расписанием собственной жизни: утром завтрак и изысканно накрытый стол к ужину, заваленная сноубордистским барахлом кладовка, внезапные срывы по ночам «просто так» покататься на дорогих велосипедах и отдых в укромном местечке Испании, где почти не было русских.

Его тревожили только сны. Неизменно раз в неделю ему снилась чужая женщина, которую он никогда не называл по имени, она впивалась ему в плечи и кричала, или перед ним вдруг возникала ее роскошная, совершенно круглая задница, и во сне он хотел ее безумно, как животное, не рассчитывая силу и не оберегая эту женщину ни от синяков, ни от грубых слов, которые невозможно было произнести с Мариной. Он знал, кто это, – это была его соседка по родительской еще квартире, она была старше его лет на семь, и она была его первой женщиной. Торопливые и яростные встречи с ней длились лет пять, с его восемнадцатилетия, всегда днем, потому что вечером возвращался с работы ее муж. Она его возбуждала и заводила неимоверно, до сбитого дыхания, и как он ни раскладывал по полочкам – почему? – так и не разложил. Фигура у нее была неидеальная, на боках складки, ноги толстоваты, но ее запах заставлял его становиться злым самцом и набрасываться на нее по нескольку раз, почти без передышки.

Она его нежно любила и после секса гладила по спине и лицу, пытаясь что-то сказать, но он каждый раз, пугаясь, что она некстати признается ему в любви, останавливал ее. Так и длились их встречи, пока однажды его отец не застукал его, выходящего из соседней квартиры, и тогда разразился скандал. В планы его семьи не входили никакие сомнительные адюльтеры их единственного сына, и его срочно познакомили с незамужней дочкой отцовского друга, главного инженера какого-то международного проекта. Дочка по привлекательности была похожа на бледные кочаны цветной капусты, и Лешка быстро ее слил. Но к соседке ходить перестал и, встречая ее в лифте, здоровался, спрашивал про «какдела» и тихо удивлялся, что та ни разу, никогда его не спросила «когда зайдешь». Впрочем, ему это было на руку.