Книга Атлас, составленный небом - Горан Петрович

51/ Даже если постоянно плыть в одном направлении,

в гавань, из которой отплыл,

вернешься с другой стороны

Atlas spekuli sive tabulae orbis neque terrae neque caeli.2

Даже если постоянно плыть в одном направлении, независимо от всех задержек в пути, в гавань, из которой отплыл, возвращаешься с другой стороны. Первое, что сделал Жоакин Алмейда де Круш, один из девятнадцати оставшихся в живых с корабля "Виктория", попросил дать ему самого быстроногого скакуна, чтобы как можно скорее попасть в свой родной город. Именно этим объясняется то, что картограф Магеллана прибыл в Лисабон на полночи раньше, чем известие, что одному из кораблей удалось обогнуть мир.

Хотя Жоакин Алмейда де Круш не был дома более трех лет, кожа его ступней помнила расположение комнат, и в кабинет он вошел, не зажигая по пути свет. Себя он застал в кресле спящим сном, младшим на сорок времен года. Изнуренный цингой, частыми сменами ветра и солнца, реальности и фантазии, картограф Магеллана подошел к столу и взглянул на разложенные на нем бумаги. На одном листе, несомненно заглавном, было написано: "АТЛАС". Стараясь не разбудить того, первого, Жоакин Алмейда де Круш обмакнул перо в открытую чернильницу и дописал: "Atlas speculi sive tabulae orbis neque terrae neque caeli". Потом, не выдержав, нежно провел рукой по волосам того, первого.

Утром по Лисабону разнеслась новость, что, даже если постоянно плыть в одном направлении, независимо от всех задержек в пути, в гавань, из которой отплыл, возвращаешься с другой стороны. Разбуженный бурлением голосов на улице, автор новелл Жоакин Алмейда де Круш протер глаза и выбежал из дома.

- Вернулась только одна "Виктория"! В живых осталось всего восемнадцать человек! Магеллан не вернулся! - выкрикивали вокруг.

- Восемнадцать? - спросил Жоакин Алмейда де Круш ближайшего прохожего, какого-то моряка, пораженного цингой.

- Да, восемнадцать, - подтвердил человек со знакомым ему лицом.

- Мы с вами раньше встречались? - снова спросил автор новелл.

- Ох, сомневаюсь, - сказал человек слабым голосом. - Я прибыл с совершенно другой, с противоположной стороны.

Иллюстрация 49. Неизвестный автор, "Жоакин Алмейда де Круш, портрет в молодости", масло на холсте, 60х40 см, 1552 год, Галерея Нуньо Гонсалеса, Лисабон.

Прощальная песня Молчаливой Татьяны

Мы выходим из синего шара нашего сна, шагаем сквозь удаляющееся утро, проносим свои шкуры сквозь цвета запаха, беремся за руки, ведем друг друга в даль полудня. Там, обходя стороной тени кубистских зданий, оставляем за собой скрип колес и слова разговора.

На этот раз созвездия не собрались на нашем небе. Пустота покрывала собой весь свод. Ветер отделил пробором восток от запада и юг от востока. Север расширился благодаря горизонту. Луна мучилась в одной из трещин. Тяжелая ночь открывала тяжелое утро.

- Нужно уходить, пока вся Пустота на небе, - прошептал кто-то.

- Соберемся, и в путь, - добавил Драгор.

Иллюстрация 50. "Ситуационная карта неба над нашим домом непосредственно перед отправлением в путь", 1992 год, Астрономическая обсерватория, Белград.

Одна Счастливка в волосах

и одна Счастливка в петлице

Таня уже спела прощальную песню, однако, пока почтальон Спиридон помогал нам вынести все вещи, перечисленные в списке переселения, ее голос продолжал витать по дому без крыши. Более того, даже когда гостиная осталась полностью пустой, Татьянина песня вела себя так, будто все предметы продолжали оставаться на своих местах. Заключительная строка, быстро-быстро взмахивая крыльями, обогнула отсутствующий шкаф с яблоками, поднялась на отсутствующий шкаф с айвой, а затем взлетела на отсутствующий стол. На мгновение послышалось, как бьется взволнованное сердце песни, а потом настала тишина. Пришел час отправляться в путь.

Оглядываясь по сторонам, вслух пересчитывая друг друга, припоминая, не забыли ли чего-нибудь, снова собираясь и пересчитывая друг друга, оказались мы перед дверьми. Протирая глаза, засоренные слезами, первой вышла она. Сразу же после этого во дворе оказался и я. Все Пустоты были на своде, и все мы восьмеро выглядели сейчас как двое.

Спиридон уже выкатил тачку на дорогу. У ворот мы простились. Мне он крепко пожал руку, а ее поцеловал в щеку. Некоторое время мы смотрели ему вслед, пока он медленно шел по улице, неся аквариум с Лунными рыбками. Рыбки пускали серебряные пузырьки.

Мы скользнули вниз по дороге. Она шла рядом со мной, а я, толкая тачку с вещами, совсем как в песне, рассыпал по сторонам скрип колес. Да, именно так мы и шли, обходя стороной тени кубистских зданий.

На первом перекрестке мы остановились. Русло улицы здесь разделялось на три ветки. Полдень, набирая все большую силу, тек вдоль уже покинутых домов, между остатками берега из земли и берега из неба.

- Куда? - спросил я сам себя.

- По карте, - ответила она и взяла со сложенных на тачку вещей "Атлас".

Я молча смотрел, как она развязывает красную ленточку и открывает папку.

- Думаешь, карта точно составлена? - спросил, как всегда подозрительный, Подковник.

- Конечно, мы же сами делали ее для себя, - ответила Люсильда.

- Где кларнет? - прошептал Богомил. - На распутье всегда хорошо что-нибудь сыграть, распутать дороги.

- Подожди чуть-чуть, уберу волосы с ушей, - улыбнулась Саша.

- Вот по этой дороге, - показал Андрей на ту улицу, где было меньше всего теней.

- Счастливо, - дотронулась Эстер до невидимого цветка Счастливки в петлице моего пальто.

- Счастливо, и в путь, - сказал Драгор и дотронулся до цветка Счастливки в ее волосах.

Ветер запутался в шали Молчаливой Татьяны. Муслиновый шелк надулся, как парус. Одна из вышитых золотом горлиц вспорхнула и прощебетала венок вокруг ее и моей головы:

- Выше мелководья подушек, глубже снов, сквозь голубое, в бумажной ладье...

Мы продолжали идти. Довольно высоко над землей, привязанные веревками к тачке, покачивались морской сундук с элементарной Легкостью и морской сундук с элементарной Тяжестью. Первый парил сам собой. Второй несли по воздуху надутые разноцветным смехом шарики.

Весной, когда воздух над горой Змаевац продувают византийские ветры и он становится еще более прозрачным, путник, который идет не только туда, куда несут его ноги, за растениями и съедобными грибами, может заметить над этой не такой уж высокой возвышенностью парящий в воздухе портал, гораздо более старый, чем человеческий век, рукотворное сооружение, редко встречающееся даже в краях, более родственных фантазии. Несмотря на то что сделан он из камня (розового мрамора, усыпанного листьями бессмертника) и вес его превышает двадцать тонн, этот бывший вход в постоялый двор для случайных путников годы и годы парит над вышеназванной горой, безмятежно покачиваясь, будто он не тяжелее птичьего пера. И если уж начать листать в обратном порядке историю необычного портала, надо рассказать и о том, как он оказался в воздухе в ХХ веке, после того как тихое, почти незаметное, но упорное землетрясение разрушило две трети древних сооружений, в частности и тот самый, расположенный рядом с невидимой дорогой, постоялый двор, о котором шла речь вначале. Словоохотливые рассказывали, а молчаливые засвидетельствовали: "Продолжительности такого удара, а длился он не менее десятка лет, не выдержало бы и менее вертикальное здание. Постоялый двор испещрился трещинами, которые наполнились пустотой. И наконец одним серым утром он простился с видимым человеческому глазу существованием, дрогнув при этом не больше, чем бессмертник в момент, когда на него наваливается зима. Лишившись стен, портал и восемь окон оказались в воздухе, подобно тому, как остается висеть над землей бумажный змей. Серый зимний ветер в тот же миг раздул все окна в восемь сторон света, а розоватый вход, слишком тяжелый для того, чтобы лететь, и слишком легкий для того, чтобы упасть, остался в каких-то двадцати метрах над горой, которая после этого загадочного случая получила определенное название Змаевац".