Книга Снайперские дуэли - Евгений Николаев

— Мазилы! — презрительно произнес кто-то в адрес фашистских артиллеристов. — Стрелять бы научились!

— Предупреждать надо — не пригибался бы! — вторил ему другой пулеметчик. — Вот мы вам покажем сейчас, как бить надо!

Бойцы шутили. Однако, как только фашисты стали приближаться к нашим траншеям, заполнив всю лощину, лица пулеметчиков стали сосредоточенными и суровыми, а движения — скупыми и решительными. Лишь только подпустив противника на двадцать-тридцать метров, подал сержант команду «Огонь!».

Первым заговорил карповский «максим». Голос его был зычным и злым. «Тах-та-та-тах-та!» — строчил по фашистам Иван. В ответ раздались крики и стоны раненых фрицев, не ожидавших такого решительного отпора. Под огнем пулеметов волна атакующих моментально отхлынула, но тут же, развернувшись, снова пошла напролом.

— Хотите еще? Н-н-нате, получайте! Что, не нравится? — сквозь плотно стиснутые зубы зло цедил Иван Карпов, нажимая на гашетки.

Теперь цепи гитлеровцев приостановились, смешались и повернули обратно. Немцы бежали, оставляя в лощине десятки трупов. Особенно много лежало их перед пулеметом сержанта Карпова.

Но вот перед огневой позицией Ивана стали разрываться вражеские мины.

— Нащупали, гады! — сказал Иван и бережно прикрыл свой пулемет плащ-накидкой. — Отдохни, браток, малость! — Он взял в руки снайперскую винтовку. — Пусть думают, что подавили пулемет!

Но немцы продолжали наседать. Все больше и больше появлялось их из-за насыпи железнодорожного полотна. Они шли, низко пригибаясь к земле, подбадривая себя трескотней из автоматов.

— Всем приготовить гранаты к бою! — крикнул сержант Карпов, а сам бил и бил из пулемета, переводя дуло «максима» от катка к катку, пока в кожухе его не закипела вода. Рядом из снайперской винтовки Ивана вел огонь по фашистам его подносчик патронов Василий Незнанов.

— Шестой! — подсчитывал он свои попадания, но вдруг охнул: — Все, ребята, прощайте! Напиши, сержант, моей… — И, не закончив фразы, упал на дно траншеи.

Только на секунду замешкался Карпов, оглянувшись на умирающего. Потом подскочил к нему и взял из коченеющих уже рук свою снайперскую винтовку. Ему некогда было пожать руку товарища, попрощаться с ним. Он только еще сильнее стиснул зубы, столкнул под уклон камни, на которых стоял пулемет, снизил прицел и произнес, глядя вперед:

— Мы отомстим за тебя, Вася!

И с еще большей яростью начал расстреливать фашистов.

Вдруг горячая волна рванула и отбросила Карпова от пулемета.

— Мина, сволочь! А пулемет?!

И он, превозмогая тупую боль, подступавшую тошноту и головокружение, бросился к своему «максиму», к которому уже тянулись из-за бруствера чужие руки. Выстрел из винтовки, вскрик убитого фашиста — и руки пропали. Изловчившись, одну за другой бросил Иван за бруствер три гранаты и, припав к стенке окопа, услышал, как трижды вздрогнула и качнулась за окопом земля, заорали раненые гитлеровцы.

Следом за Иваном в фашистов стали бросать гранаты его бойцы. И на этот раз пулеметчики не дали противнику ворваться в наши траншеи.

— Неплохо мы с тобой поработали, друг! — сказал Иван, похлопав рукой по пулемету, и только тогда с облегчением вздохнул полной грудью. А потом, воспользовавшись передышкой, шутки ради, как это он делал иногда, короткими очередями из пулемета выбил «Барыню».

Стоявшие в траншеях бойцы заулыбались: жив, значит, Иван Карпов со своим «максимом»!..

Карпов был влюблен в свой пулемет. В период затишья между боями он брал в руки промасленную паклю, чистил ею «максим» и приговаривал, точно беседовал с хорошим приятелем:

— На дворе сыро, я тебя сейчас маслицем укрою!

И лицо сержанта — широкое, с крутым подбородком, упрямое и волевое — принимало выражение глубокой озабоченности. Его светлые глаза излучали тепло, когда он трудился над вороненой сталью пулемета, сгоняя с него каждое туманное пятнышко…

Наступили вторые сутки. Еще какое-то время было тихо вокруг, смолкла стрельба с обеих сторон. Но мы были уверены, что немцы не оставят так просто свою затею прорваться в Ленинград. А пока, воспользовавшись передышкой, горстка бойцов, которая осталась от роты, старалась привести в порядок оборону, готовилась к отражению атак противника. Из тыла подносились боеприпасы, рылись новые «лисьи норы», так выручавшие бойцов при бомбежке и артобстреле. Только прямое попадание в такую «нору» могло заживо похоронить бойца, а попасть в нее было делом почти невероятным.

И еще три раза за эти сутки толпы фашистов устремлялись к нашим траншеям, но каждый раз с большими потерями вынуждены были отступать. Разгоряченные боем, грязные, голодные и измученные бойцы посылали вслед отступавшим немцам гранату за гранатой.

К исходу дня остатки нашей роты, поддержанные соседями, первыми ворвались на плечах противника в их траншеи за железнодорожной насыпью. И только одна огневая точка фашистов, расположенная на пригорке, не давалась нам в руки. Она сыпала пулеметными очередями по контратакующему батальону. Продвижение на нашем фланге грозило застопориться.

Тогда в траншеях появился комиссар полка подполковник Томленов, недавно прибывший в полк вместо нашего Ивана Ильича Агашина, отозванного в штаб погранвойск Ленинградского фронта. Комиссара Томленова мы еще мало знали, но нам понравилось, как он, придя в траншеи перед боем, спокойно и просто сказал:

— Ребята, давайте за мной! Коммунисты, вперед! — И пополз по мокрой траве, увлекая за собой остальных.

И уже не на втором, а каком-то десятом дыхании снова поднялись наши бойцы в контратаку. И получилось! Мы заняли траншеи противника. Был подавлен и мешавший нашему продвижению пулемет — кто-то, изловчившись, своим бушлатом сумел прикрыть смотровую щель амбразуры, изрыгавшей свинцовый ливень. Брошенная вслед за этим в ход сообщения граната завершила дело — по траншее, высоко подняв руки, шли три немца, выползшие из глубины дота. Страшная огневая точка противника замолчала. Но ненадолго. Через некоторое время она заговорила снова, однако стальная, непробиваемая крепость вела огонь уже в противоположном направлении: она была в надежных руках — за броней закопанного в землю и искусно замаскированного танка отныне сидели советские снайперы и наблюдатели.

Теперь нам требовалось отстоять захваченные у немцев позиции. Отстоять во что бы то ни стало!

На какое-то время наше наступление приостановилось, — немцы еще не успели опомниться от поражения, а мы пока обживали новые траншеи, в которых огневые точки нужно было срочно делать заново, развернув их в противоположное, в сторону противника, направление.

Бойцы заглядывали в совсем еще недавно бывшие добротными, просторными и благоустроенными, а теперь развороченные взрывами наших противотанковых гранат немецкие землянки. Заходить в них они не решались: там было много вшей, да и смердило — несло жженой серой, порохом и каким-то очень уже неприятным чужим духом.