Книга Знак Моря - Пол Кирни

Рол привязал Протеро к поручню шканцев. Лицо старшего помощника побелело. Изза падения его сломанная кость вышла концом через разодранную кожу, и оттуда стекала кровь. Когда Рол попытался наложить другу жгут, тот грубо отпихнул его.

– Оставь меня, займись проклятым кораблем, ты, дубина разэдакая!

Форштевень взвился в воздух на сто футов, ибо вода, по которой они двигались, бросалась на скальную стену Горловины, «Большой Баклан» очутился в воздухе, его тряхнуло, а затем несколько секунд он падал навстречу воде. Ступни Рола оторвались от палубы, но ему удалось схватиться за бакштаг, и он закачался, как на ветке. Тошнотворный толчок, вопль раздираемой древесины. Фокмачта рухнула поперек носа, повертелась и легла, бесполезная, на носовой надстройке. Бриг опять коснулся воды и тут же погрузился в нее. Вода клокотала на шкафуте и кидалась на лестницы шканцев. Корабль полностью потерял управление, волны обрушивались на палубу и образовывали бурлящий водоворот. Затем, все еще вертя корабль, море вновь исторгло его из своей пасти, на этот раз бросив набок, так что правый борт оказался под водой, а обломки мачт отходили под прямым углом. Люди срывались с лееров и пропадали в белой пене.

Медленно, очень медленно корабль начал выправляться. Будь он военным, борта оказались бы повреждены у орудий и судно уже очутилось бы на дне. Но то был легкий корабль без значительного груза, а балласт представлял собой не обычные камни и песок, а чугунные полосы, присоединенные болтами к шпангоутам, чтобы судно тверже держалось под парусами. Вот оно и начало возвращаться в правильное положение, там где любое другое окончательно перевернулось бы. Из жесткого рангоута остались только нижняя часть гротмачты и десятифутовый обломок фокмачты, все прочее отправилось за борт. От парусов не сохранилось и обрывка. Корабль несся вперед по неистовствующему морю, точно прутик в потоке, вращающем колесо мельницы, то и дело вертясь, когда к этому побуждала буйная вода под килем. Рол оглядел палубу. Протеро, привязанный к поручню, все еще не пришел в сознание. Крид и еще двое запутались в канате, удерживавшем штурвал. Еще с дюжину человек обнаружились на шкафуте. Но многих смыло за борт.

– Рипариец! – вскричал он. – Капитан!

Ответа под взрезаемым молниями небом не послышалось. Капитан исчез. Наконецто зарядил дождь, злобный, шипящий, обильный, отскакивающий от разбитой палубы. Безумное движение «Большого Баклана» начало униматься, ибо дождь, лупя по волнам, несколько умерял их отчаянное буйство. Рол поднял голову, не в силах поверить, что они все еще на плаву, и увидел, что Горловина осталась за кормой. Они прошли ее. Море опять начинало вести себя несколько разумней, а ветер сменился на восточноюговосточный, сейчас он попадал по левому уху, а не по правому. Волны, впрочем, все еще вздымались, как горы, и если только они не хотели, чтобы залило корму и судно затонуло, надо было поставить какойникакой парус и бежать по ветру. Одним богам ведомо, сколько воды в трюме. Борта лишь на считанные футы поднимались над морской поверхностью, значит, они набрали тонны и тонны.

– Крид, Аркин, развяжитесь. Надо ставить временный парус или нам каюк.

Аркин был рулевым и ходил по морям лет двадцать. Но он всегонавсего отвернул лицо и не шевельнулся. Сдался. Один Крид поспешил, спотыкаясь, к Ролу.

– Обрубок фокмачты?

– Да. Если мы присобачим это дело к гротмачте, будет давить на корму, а это последнее, что нам нужно. Мы должны… – Он умолк на полуслове и оглядел корабль во всю длину. Груды ломаного дерева и горы такелажа усеивали палубу, но бушприт на носу был целехонек. Если бы ктото мог пробраться на самый край этого тонкого куска дерева, ныряющего в волны, и закрепить один конец временной снасти.

– Я иду на бушприт. Ты укрепляешь другой конец на том, что осталось от фокмачты.

– Нет, позволь мне…

– Это приказ, Элиас. За дело.

Они уговорили еще одного ошалелого матроса спуститься вниз и достать стаксель из парусного рундука, а Рол тем временем выбрался на бушприт. Ему вновь и вновь приходилось стискивать зубы и наклонять голову, меж тем как мимо него и над ним проносился бешеный водопад, грозя оторвать его от дерева. Но вот опять пронесло, и он хватает ртом воздух, и трос все еще обвязывает его запястье. Медленная работа, но в конце концов он все же закрепил снасть двух дюймов толщиной в двух третях пути от носа по бушприту. Когда он вернулся на бак, он ощутил изнурение, какого еще никогда не испытывал, и морская вода изливалась из его ушей. Он склонился, и около пинты ее выплеснулось на палубу.

Они подняли потрепанный стаксель, и этого оказалось достаточно, чтобы развернуть нос корабля и направить его по ветру. Безумная боковая качка начала успокаиваться, а килевая стала ровнее. Теперь «Большой Баклан» вновь двигался как корабль, а не как игрушка, влекомая стремниной.

– Становится светлей, – заметил Крид, и Рол, подняв глаза, обнаружил, что это правда. Но до чего сжимается сердце, когда, поглядев вверх, не видишь над головой ничего из прекрасного хитрого узора мачт, рей и такелажа. «Большой Баклан» стал бедным убогим калекой. И медленно умирал под их стопами. Но хотя бы отступала грозовая тьма с молниями. Опять был день. Только ветер не менялся, а попрежнему злобно вопил у них в ушах, безжалостно гоня их вперед. И дождь. Рол открыл рот, и дождевая вода наполнила его в считанные мгновения, смывая соль. Громадные капли ударяли по коже, точно градины.

Рол подтянулся. Кучка моряков собралась вокруг него, ибо теперь им замаячила надежда.

– Становитесь к помпам, – распорядился он. – Нам ни к чему губить корабль и себя.

Ветер замедлил скорость, но не отступал и не менял направления пять суток. Все это время никто из оставшихся на «Большом Баклане» моряков не спал более пяти минут подряд. Они двигались на западсеверозапад, единственным курсом, который удавалось держать, чтобы идти по ветру. Они поставили рей на гротмачту, но любой поднятый там парус давил на корму, та опускалась к воде, и вот уже волны начинали плескать через гакаборт. Днем и ночью люди стояли у помп, пытаясь облегчить вес. Матросы засыпали прямо под барабанящим по мокрым спинам дождем, а поднимать их и вновь ставить на работу приходилось пинками и затрещинами.

Кисть руки Протеро почернела и омертвела. Рол отсек ее жаждущей крови саблей и прижег обрубок кипящей смолой. Только тогда единственный раз они смогли попытаться развести огонь в камбузе, ибо вода стояла по колено. Матросы пили солоноватую дождевую воду из привязанных на шканцах бочонков и жевали серую солонину. Все припасы лежали в трюме под семью футами воды. Медленно и мучительно они начали брать верх в битве у помп, и потоки воды, низвергающиеся наружу за правый и левый борта, становились тоньше и прерывистей. На пятый вечер, когда сперва одна, а затем другая помпа принялись чавкать, Рол созвал всех, а в живых остались елееле два десятка, и угостил капитанскими ромом. Затем отправил их в их размокшие гамаки, а сам с Протеро и Кридом встал к рулю. Смуглое лицо Протеро теперь стало белым, точно вырезанным из слоновой кости, но обрубок был чист, и Крид зашил ему под смолой рассеченную плоть у кости. С ясными глазами лучший друг Рола стоял у компаса и вглядывался вперед.